Том 2. Повести

— Именно так.

— Иначе говоря, то, что я поднялся на ступеньку выше, ничего не меняет?

— Приблизительно так.

— И что на этой основе ничего не получится?

— Да-да.

— Следовательно, мне пока лучше уйти и поискать иные средства, которые привели бы к цели?

Сказав это, барон-сапожник направился к двери со спокойствием и достоинством римского сенатора.

Его милость неприятно кольнула загадочная фраза, и он невольно спросил, сделав несколько шагов вслед за Апро:

— Смешно! О каких же это средствах вы думаете? Сапожный мастер обернулся в дверях и улыбнулся; в этой улыбке было что-то зловещее.

— А я думаю так, прошу прощеньица, что сейчас я попробовал подняться на одну ступеньку выше, но этого оказалось недостаточно. Теперь очередь вашего благородия спуститься на ступеньку ниже. И тогда мы все же где-нибудь встретимся.

Утром следующего дня перед витриной лавки «Иштван Апро с Компаньоном» собралась большая толпа народа. Произошло чудо, подобного которому никто не помнит. Люди карабкались на спины впереди стоящих, стремясь разглядеть что-то, — если иначе нельзя, то хоть через плечи других. Казалось, будто мы перенеслись на несколько столетий назад и в витрине выставлен знаменитый сапог достойнейшего Михая Телеки *, потерянный им — если верить летописи — в грязной луже во время бегства после сражения.

Часов в девять утра большинство людей стекается по улицам и улочкам благородного города по направлению к рынку: Спешат истцы и ответчики, спешат адвокаты, чиновники (впрочем, разве чиновники спешат?) — словом, множество самых различных людей, куда бы ни влекли их дела, в большие здания на главной площади или в другие части города, в основном встречается здесь.

Уже издали каждому могло броситься в глаза людское скопище вокруг одного-единственного места. Зрелище явно интересное, и все, у кого даже были срочные дела, не могли удержаться, чтобы не остановиться на минутку посмотреть: что поделаешь, человек — существо любопытное, даже если и не носит юбки.

«Но что там может быть? — ломает себе голову прохожий, не успев еще даже подойти к этому месту, глядя, как приливают и отливают пестрые группы людей. — Разве что пожар в самой лавке? Но ведь тогда бы и дым был, и люди тушили бы огонь. Какое-нибудь несчастье? Но тогда на лицах было бы сочувствие, и в воздухе звучали бы голоса сожаления. Но нет — эти люди просто взволнованы, они возбужденно жестикулируют, потрясают палками и тростями и в смятении расходятся».

Ай-яй-яй, да что же там за чертовщина? Нашлись и такие, кто не постеснялся пуститься бегом, лишь бы поскорее добраться до места и не упустить, паче чаяния, из-под носа удивительное зрелище.

А бежать-то особого смысла не было; особенно тому, кто не имел капитальца. Человек же с капиталом — уже так и так большой господин, спешка ему не к лицу. В витрине же не было ничего такого, что заслуживало бы названия «зрелище». Среди нескольких пар выставочных сапог и туфель лежала вкладная книжка банка «Хунния», открытая и заложенная резиновым шнурком на той странице, где по всем правилам арабскими цифрами и прописью была обозначена сумма вклада — две тысячи форинтов.

Странно, разумеется, странно, что кто-то выставляет свою вкладную книжку в витрине, и все же это не такое событие, которое не знало бы себе подобных в мировой истории. Герцог вестминстерский, например, держит в своей конюшне в рамочке под стеклом купон английского банка на миллион фунтов стерлингов, и тем не менее это не приводит людей в изумление. Поскольку купон все-таки остается купоном. Обыкновенная бумажка, хотя она и равнозначна такому количеству золота, которое весит столько же, сколько туша толстого каноника. Но вкладная книжка на две тысячи форинтов? Да ведь это сущая чепуха! И на что тут смотреть?

Да, все это так, но только сенсация совсем не во вкладной книжке, а в записочке, приколотой под ней, которая написана собственноручно почтеннейшим Иштваном Апро. Будь это факсимиле Шекспира, даже оно не могло бы вызвать большего удивления, — впрочем, и в Британском музее оно не привлекает внимания стольких людей, сколько собрала их здесь сия записка. А ведь это не мадригал, не сонет и даже не пасквиль, а всего лишь несколько слов: «Настоящая вкладная книжка срочно продается по сниженной цене за тысячу пятьсот форинтов». Не один лоб покрылся мучительной испариной, не одно лицо смертельно побледнело. Нашлись и такие, кто крепко выругался: «У-у, черт бы меня побрал! Так вот до чего мы докатились! Что же тут случилось? Две тысячи форинтов стоят только полторы. Остальные растаяли!..» У кого нет денег — счастливый человек! Тот безразлично пожимал плечами и проходил дальше. Те же, кто положил свои деньги в банк, опрометью бежали домой за книжками, чтобы спасти то, что еще можно было спасти. По дороге они посылали в провинцию телеграммы своим родственникам и добрым знакомым — владельцам акций банка «Хунния»: скорей, скорей, надо отделаться от этих акций, потому что здесь что-то не так! Либо приезжайте поскорее взять обратно свой вклад, ибо деньги, как видно, превращаются в мусор.