Том 2. Повести

Только при таких условиях могло случиться, что Апро прославился лишь благодаря красоте своей дочери, хотя это вовсе не заслуга, а просто игра природы, пустая случайность: дочь выросла премиленькой девушкой, радующей глаз, хотя ни сам почтеннейший Апро, ни его покойная супруга красотой не отличались. Можно подумать, что Кати, дочь их, родилась под розовым кустом.

Это тем более удивительно, что красивые дочери обычно бывают у трактирщиков или у пряничников, а также у галантерейщиков; дочери портных, как правило, худы, со впалой грудью; у мясников дочери пышные и крепкие, у дубильщиков — веснушчатые, у сапожников — коренастые и бесформенные, как початок. Правда, в Мюнхенской галерее красоты выставлен портрет темноволосой дочери одного сапожника, которая своей красотой побивает герцогинь и королевен, чьи портреты длинными рядами тянутся по стенам, в том числе и нашу преставившуюся государыню прекрасную Луизу Виттельсбах *.

Но Катица была, пожалуй, даже красивее дочери сапожника из Мюнхенской галереи. Стоило в этих краях зайти разговору о какой-нибудь прославленной красавице, ее непременно сравнивали с Катицей: «Есть ли еще такая, как Кати?», «А красивее ли она дочери Апро?»

Однако еще большим доказательством ее красоты было то обстоятельство, что все старушки города, о внешности которых в пору их девичества за отсутствием свидетелей уже весьма трудно было судить, словно сговорившись, утверждали:

— Я была точь-в-точь такая, как Кати Апро.

Это не исключало, разумеется, всяческих поношений по ее адресу: старухи завидовали своей копии!

— Какое несчастье для нее эта дивная красота, какое несчастье! А нужно признать, она действительно красавица! Ее движения, походка — все так благородно! Самое простенькое перкалевое платьице на ее чудесной фигуре выглядит роскошнее нарядов какой-нибудь графини или герцогини. Но что толку? Кому от этого прок? Что пользы, если бы гусыня запела канарейкой? И если оперенье у нее было бы фазанье? Все равно ее не поместили бы в клетку, а гусаки и смотреть бы на нее не стали. Вот и все, чего бы она добилась. Ее не приняли бы в свою птичью среду ни фазаны, ни гуси, ни канарейки. Ну кто возьмет Кати в жены? Какой-нибудь ремесленник? Он с ума не сошел! Ему нужна женщина, которая одновременно была бы и инструментом и подспорьем. Ему нужна пила и женщина или рубанок и женщина. А на что ему красивый цветок? Взор его, конечно, тоже видит красивое, но ему от этого становится только холодно. Ведь красота — это прожорливый зверь, она так и поглощает кружева да бантики. Целые витрины. Мастеровой человек не отважится жениться на Кати. Положим, на ней женится благородный господин. Господин, но какой! Если из мелко плавающих, так он побоится, — ему ведь не простят женитьбы на дочери сапожника: такая партия для него — конец. Кто же тогда остается?! Какой-нибудь большой барин? Что ж, большому барину это не страшно; но чем бы это кончилось? Тем же, что и с цветами абрикосового дерева, захваченными по весне морозцем: налетит, обдаст своим холодным дыханием и унесется прочь, — а цветы увядают и осыпаются.

Доля истины есть в пересудах старух. Катице исполнилось уже восемнадцать лет, а женихи в доме все еще не появлялись.

Дочери более бедных мастеров подряд выходят замуж, даже некрасивые, а она, такая красавица, остается дома, и никто даже не поинтересуется, существует пи она вообще. С ума, что ли, посходили нынешние парни? Или эти ослы соблюдают этикет, словно графы какие: никто не хочет первым взять лучший кусок с блюда?

Стыдно не стыдно, а бедной Кати пришлось довольствоваться тем, что на нее пялят глаза, смотрят разинув рот, что фотографии ее выставляются в витринах, а местный скульптор лепит с нее статую девы Марии для Брашовской церкви.

Странным было и то, что старшеклассники-гимназисты часами простаивали перед витриной сапожной мастерской Апро, глазея на выставленные в ней сапоги и ботинки; почтеннейший Апро приписывал это тому, что продукция его стала еще более совершенной, чем ранее, и что молодое поколение более способно оценить его шедевры. Но безусые молодчики вряд ли топтались бы перед витриной, если бы за стеклом не видна была Кати, работающая за швейной машинкой.

Разумеется, следы этого увлечения остались и в гимназическом кондуите в виде целой кипы изъятых сонетов, мадригалов и стихов под одним и тем же названием: «К ней». Музы не дремали, но женихи так и не появлялись.

Чем дальше, тем становилось заметней это обстоятельство, так что и господин Апро чувствовал себя уязвленным; к тому же и знакомые начали подтрунивать:

— Когда же вы выдадите замуж Катицу?

— Вот увидите, сударь, в один прекрасный день сюда явится какой-нибудь благородный господин. Недаром говорится! «Чем дольше девица ждет, тем краше судьбу найдет…»

— Она будет ждать столько, сколько я захочу, — спесиво отвечал Апро, известный гордец.