Том 2. Марш тридцатого года

Крейцер. Вы прелесть, Николай Павлович, честное слово. Ну а все-таки еще и сейчас у вас есть темные тучки, места разные.

Троян. Да нет. Ничего особенного нет, темного такого. А если и есть, так и причины более или менее известны. (Улыбается.)Надо немножко ножиком… ланцетом. Потом перевязочку — и все.

Крейцер(смеется). Это хорошо. А разве раньше нельзя было… ланцетиком?

Троян(улыбается). Видите ли, всякая причина… она должна, так сказать, назреть…

Крейцер. Это не революционная теория.

Троян. Нет, почему, революционная. Накопление изменений, количество и качество и так далее… Диалектика.

Крейцер. А я вот не могу ждать. Всегда это хочется раньше ампутацию проделать… И, сколько я знаю, помогает…

Троян. Возможно. Это уже дело практики. Вы, так сказать, опытный хирург, а я только философ, да и то беспартийный. Практика, она немножко дальше видит в отдельных случаях.

Дмитриевский. Я, пожалуй, согласен с Николаем Павловичем. Необходимо ланцетиком действовать. И сегодня же произвести повальный обыск.

Крейцер. Повальный обыск? Что вы!

Дмитриевский. Да, повальный, в спальнях у коммунаров. Я уверен, что найдете много интересного. Вы посудите: каждый день кражи. Разве это завод?

Захаров. Вы считаете возможным оскорбить двести коммунаров. Из-за чего?

Крейцер. А вот мы спросим Николая Павловича. Вы тоже имели в виду повальный обыск, когда говорили о ланцете?

Троян. Повальный обыск это не ланцетом, а столовым ножом и притом по здоровому месту.

Дмитриевский. Вы меня чрезвычайно поражаете, Николай Павлович, чрезвычайно поражаете. Я не могу допустить, чтобы вы не понимали, что кражи у нас — бытовое явление. Все случаи известны. Крадут все. Несколько дней назад украли флакон дорого масла прямо из станкового шкафчика у Забегая. Наконец, сегодня у Белоконя украли часы прямо из кармана, как в трамвае. Надо все же решить, будем мы бороться с воровством или примиримся с тем, что наш завод строится на воровской рабочей силе…

Крейцер. Эх, зачем вы так: «На воровской рабочей силе»? Значит, вы очень далеки от коммунаров, какие же они воры?

Дмитриевский. Я привожу факты, а вы хотите их не видеть. Рекомендуете мне стать ближе к коммунарам. Если это поможет искоренению воровства, дело, конечно, хорошее. Но ведь согласитесь, это не моя задача, я не воспитатель, а главный инженер завода, а не воспитатель.

Крейцер. Хорошо. Допустим, крадут. Произведем повальный обыск, все сделаем. Давайте все-таки о другом. Пятидесяти машинок нет? С выключателем засыпались, вывозит Одарюк, автомат прикончили, да и, кроме того, много разных анекдотов: штативы, пружины, бокелит и прочее. Вы это как будто смазываете, Георгий Васильевич.

Вошел Блюм.

Дмитриевский. Новое производство без таких случаев не может быть. Везде так бывает.

Крейцер. Как это везде бывает? У моего соседа горб, почему у меня должен быть горб?

Дмитриевский. У одного горб, у другого нога короче.

Крейцер. С какой стати! А у меня вот все правильно, и у Трояна, и у Захарова, и у вас. Зачем так много калек? Ничего подобного. Правда же, Соломон Маркович?

Блюм. Я не слышал вашего разговора. Но я понимаю, что Георгию Васильевичу нужны калеки. Я как заведующий снабжением могу достать, но я думаю, что у нас и так довольно. Вот вам Григорьев. Это же калека…

Крейцер. У него нога короче?

Блюм. Если бы нога… У него и совесть короткая и голова тоже недомерок. А скоро ему коммунары печенки поотбивают — к вашему сведению…

Дмитриевский. При вашем участии, вероятно.

Блюм. Я, что вы думаете? Я его два раза тоже ударю. И буду очень рад. Вы его лучше уберите, а то его побьют, и будет скандал. Это же не человек, а наследие прошлого.

Троян. Думаю, что при известном напряжении можно найти много людей, так сказать, с правильными ногами.

Крейцер. И без горба?

Троян. Да… горб тоже… не обязателен.

Блюм. А как же с Григорьевым? Я уже не могу на него смотреть. Разве можно в серьезном производстве иметь такой агрегат? Какой это эпохи, скажите мне, пожалуйста?

Дмитриевский. С каких пор вы стали интересоваться эпохами? Вы сами — какой эпохи?

Блюм. Ну, скажем, и я тоже — эпохи… эпохи Александра второго, это тоже неплохо… так у меня уже все части новые, только сердце у меня старое, так теперь же сердце уже не имеет значения…

Собченко(входит). Товарищи, прошу в столовую… Чай и все такое.

Крейцер. Санчо, отчего у нас в коммуне так много воров развелось?

Собченко. А сколько у нас воров?

Крейцер. Говорят, много.

Собченко. Если и есть у нас вор, то, может быть, один, ну, пускай — два. А больше нет. Скоро он все равно засыпется. Скоро ему совет командиров (показывает, как откручивают голову)…и кончено. Пойдем чай пить.

Крейцер. Что это такое? (Повторяет жест.)