Том 2. Гай Мэннеринг

В этом случае он, Питер Протокол, обязывается - и сам подтверждает это, приняв на хранение настоящее завещание, - вернуть означенные земли, как Синглсайд, так и остальные, равно как и все прочие виды владений (исключив, разумеется, причитающееся ему вознаграждение за труды), вышеупомянутому Генри Бертраму, когда тот возвратится на родину. А на время пребывания последнего на чужбине и в случае, если он вообще никогда не вернется в Шотландию, ее душеприказчик, мистер Питер Протокол, которому вверено все имение, обязан разделить доходы с земель и проценты с капитала (опять-таки удержав из них соответственное вознаграждение за свои труды) на равные части между четырьмя благотворительными учреждениями, поименованными в завещании. Право управлять имением, отдавать земли в аренду, занимать и давать взаймы деньги - словом, полное владение всеми видами собственности предоставляется указанному доверенному лицу, а в случае его смерти переходит к другим лицам, имена которых также упоминаются в духовной. Сверх этого были отказаны только две суммы: сто фунтов любимой горничной и приблизительно столько же Дженни Гибсон (которую, как это утверждалось в духовной, завещательница держала у себя из милости), с тем чтобы она могла на эти деньги обучиться тому или иному приличному ремеслу.

Завещание, по которому состояние умершего передается в собственность какого-либо общественного учреждения, называется в Шотландии мортификацией, и в одном из больших городов (в Эбердине, если память мне не изменяет) есть государственный чиновник, который занимается этой статьей общественного дохода и который, в силу этого, называется чиновником по мортификациям. Можно даже предположить, что сама эта процедура получила свое название от того убийственного впечатления, которое подобное завещание обычно производит на близких родственников покойного. В данном же случае мортификация по меньшей мере неприятно поразила все общество, собравшееся в гостиной покойной миссис Маргарет Бертрам, которое никак не ждало, что все синглсайдские владения может постичь подобная участь. Поэтому, после того как воля покойной была оглашена, в комнате воцарилось глубокое молчание.

Первым заговорил Плейдел. Он попросил разрешения взглянуть на духовную и, удостоверившись, что она была составлена по всем правилам, молча возвратил ее и только тихо шепнул Мэннерингу:

- Протокол, по-моему, ничуть не хуже других. Но старая леди распорядилась так, что если он в итоге не сделается мошенником, то вовсе не потому, что не представилось к этому случая.

- Право же, я думаю... - сказал Мак-Каскуил из Драмкуэга; проглотив половину своей обиды, он решил высказать вторую:

- Право же, я думаю, что это случаи необыкновенный. Мне хотелось бы только узнать от мистера Протокола, который, являясь единственным душеприказчиком покойной и располагая всеми полномочиями по этому делу, может нам кое-что об этом рассказать, - так вот, хотелось бы узнать, как могла миссис Бертрам верить, что мальчик жив, когда всему свету известно, что оп убит, и уже очень давно.

- Знаете, сэр, - ответил мистер Протокол, - я не считаю возможным объяснять это обстоятельство более подробно, чем это сделала сама покойница. Наша всеми уважаемая Маргарет Бертрам была женщиной доброй, набожной и могла иметь свои основания, непостижимые для нас, считать, что мальчик жив.

- Н-да, - сказал табачник, - я хорошо знаю, откуда это все идет. Вон там сидит миссис Ребекка (горничная), и она уже сто раз говорила в моей собственной лавке, что никто не может знать, как ее госпожа распорядится своим состоянием, потому что какая-то старая цыганка, колдунья, сказала ей в Гилсленде, что этот молодчик, как его там, Гарри Бертрам, что ли.., что он жив и еще вернется. Верно ведь, Ребекка? Ты, правда, забыла напомнить своей госпоже, о чем я тебя просил, помнишь, я тебе тогда еще полкроны дал. Верно ведь все, что я сейчас сказал?

- Ничего я не знаю, - угрюмо отвечала Ребекка, глядя куда-то в пространство с видом человека, не расположенного вспомнить больше, чем ему хочется.

- Ловко сказано, Ребекка! Тебе, видно, только бы свою долю получить, и дело с концом, - ответил табачник.

Щеголеватый парень - ему хотелось казаться заправским щеголем, но он им все-таки не был, - похлопывал себя хлыстиком по сапогам с видом избалованного ребенка, которого вдруг оставили без ужина. Однако свое неудовольствие и он высказывал или про себя, или по большей части в виде монологов вроде следующего:

- Вот обида-то, черт возьми, ведь сколько я со старухой возился.., чтоб ее черти взяли. Помню, я как-то раз сюда вечером чай пить приехал и бросил Кинга и Уила Хэка, герцогского форейтора. И покатались же они тогда! Честное слово, я бы свободно мог на скачках вместе с ними быть, а она, видите ли, мне даже и сотни фунтов не оставила.