Том 2. Докука и балагурье

Помнил Бога купец, Богу молился, чтобы дал Бог всего хорошего. Не забыл он сна своего, не забыл обещания. Он спасет свою крестницу, сохранит ее от беды неминучей, обреченную: он один знает судьбу ее, один может повернуть судьбу.

Едет купец. Встречает его крестница.

— Здравствуй, крёстный! — и глядит на него — и так хороша, была бы лучше, да некуда.

Купец ей гостинцу — платье привез, что всем людям на диво.

Начались именинные сборы. Говорит крёстный куме:

— Возьмите из колодца воды по надобью, чтобы на двое суток воды хватило.

Взяла кума воды в кадки, наполнила на двое суток. Велел купец обить колодец кожей. Сам и кожу купил, сам и работу проверил, все ли сделано так: мягко и гладко.

Наступили именины крестницы, семнадцатый ангельский день.

«В семнадцатый ангельский день убьется в колодце на улице!» — держит купец в памяти, никуда не отходит от крестницы, зорко следит.

Весело было в доме, — веселый пир задал купец, — пили, веселились гости. А крестница ничего не ест.

— Ничего не хочу, не надо мне ничего! — все отказывается, вдруг скучная стала.

И как ни потчевал крёстный, ничем не развлек. Ей в душу ничего не идет и не сидится на месте: все на волю, все погулять просится. И обед не кончился, встала она из-за стола, да на улицу. И крёстный за ней.

Идет она, словно ведет ее кто, скоро, легко идет, и прямо к колодцу.

Догнал ее крёстный, взял за руку, крепко взял за руку.

«В семнадцатый ангельский день убьется в колодце на улице!» — не заглушить ему вещих слов, держит в уме.

А она вырвалась из рук и упала, — на эту мягкую гладкую кожу упала… у колодца.

Схватился крёстный, зовет крестницу:

— Маша! Машенька! А Маша уж мертвая.

И отнесли ее в дом и похоронили — слезно плакали. Да слезами не поможешь! Уж так ей было на роду написано.

1912 г.

Жалостная *

Жил-был старик со старухой и внучат двое: внук да внучка. Невестка в город в услужение пошла и пропала, а сына бревном задавило — такая напасть Божья: не разбойник, не вор, поди ж ты!

Избенка ветхая, темная, старик-то мешком свет в избу носил, ну, мешком много ль принесешь света? Корова тоже была, втащут корову на баню — на бане трава росла — тут корове и корм. Косы, чтобы траву выкосить, у стариков не было: какой-то шальной стащил косу. Так и жили.

Раз послали старики внучку Нюшку на берег мочалу полоскать — веник. Ждать-подождать, не возвращается Нюшка, бабушка и стоскнулась, пошла искать девчонку. Приходит старуха на сходни, а Нюшка сидит, плачет.

— Что ты, дитятко, плачешь?

А девчонка пальцем на деревню кажет — за озером деревня была, да как взвоет.

— Выйду, — говорит, — я в эту деревеньку замуж, рожу паренька. Будет паренек на двенадцатом годку, пойдет по молоденькому льду да и потонет.

Тут и бабушка начала плакать.

Хватился внучонок бабушки да сестренки, — нет нигде, уж и туда побежал и сюда сбегал, обежал двор, — нет нигде. На сходни к озеру сиганул мальчонка, смотрит, а бабушка с Нюшкой и сидят, обе плачут-разливаются; сестренка-то совсем захлебнулась.

— Сестрица твоя что задумала! — сквозь слезы говорит бабушка, — выйдет она замуж в ту вон деревеньку, родит паренька, и как будет паренек на двенадцатом годку, пойдет по молоденькому льду да и потонет.

Внучонок слушал, слушал да как заревет.

Стоскнулся дед по внучонке, покликал Петьку, — нету.

«Э! — смекнул старик, — на озеро, знать, куроед побежал купаться!» — и пошел себе тихонько на озеро искать внучонка Петьку.

А они все трое тут-как-тут на сходнях, сидят рядком, — бабушка, внучка и внучонок, вопят.

— Что это вы, родимые, плачете?

А внучка уж закатилась, Нюшка, кулачки сжала.

— Ой ты, старик, — прошамкала старуха, — внучка-то у нас, Нюшка, что задумала: выйдет она замуж в ту вон деревеньку, родит паренька, и как будет паренек на двенадцатом годку, пойдет по молоденькому льду и потонет.

Дед крепился, крепился, не выдержал да в слезы.

И плачут, сидят у озера, плачут — старик со старухой да внучат двое: внук и внучка.

И никто не утешит, ни старого, ни малого. Невестка-то в город в услужение пошла и пропала, а сына бревном задавило, — такая напасть Божья: не разбойник, не вор, поди ж ты!

Эх, грехи наши тяжкие!

1909 г.

Потерянная *

1

У одного купца росла дочь Домна. Строго ее держал отец: ни на улицу выйти, ни на гулянье куда, за порог без себя не пустит. В верхах сидела Домна. И кушанье ей туда подавали, готовое все. Так в верхах и сидела Домна, только что из окна и глядит на свет Божий.

Богатый купец был, отец Домны: свой кабак, сорок целовальников при кабаке держал. У купцова дома всегда народ. А в праздник соберутся парни, игру затеют, веселятся.

Как-то играли парни, кто в рюхи, кто мячиком.

Мячик в окно в верхи и заскочи к Домне. Домна окно закрыла. И как ни просили ее, не отдает мячика.

Ну, а тут какой-то и выскочил — рукавицы с когтями, сапоги с когтями, да по стене к ней к окну в верхи и забрался. Домна окошко отворила и отдала ему мячик.

И с той поры стал смельчак гостить к купцовой дочке.

2