Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы

Марков. Значит, ты не знал, ты даже… (Подойдя к столу, приподнимает книгу и, незаметным движением скомкав записку, прячет ее в карман. Не вынимая рук из карманов, словно желая этим сдержать себя, подходит к Ваганову, говорит тихо, в упор.)

Уходи.

Ваганов. Алексей, я должен…

Марков. Ты мне ничего не должен. Мы с тобой потом объяснимся. Через год, когда я успокоюсь. А сейчас уходи, пока цел! Ну?

Молчание. Ваганов, растерянно оглядев всех, молча выходит.

Капитан(с неестественной бодростью). Вот, значит, какие дела!

Марков. Какие дела, капитан? Плохие, что ли?

Капитан. Да нет, чего ж плохие? Только вот ехать нам с тобой надо.

Голубь. Опять ехать? Ну, ничего, три месяца прозимовали тут с Катериной Алексеевной, еще позимуем.

Марков. Что?

Голубь. А вот то! То, о чем тебе давно бы самому догадаться пора! Учил, учил! Все без толку. Ты что, наше с ней письмо не получил?

Марков. Нет. Когда вы его послали?

Голубь. Поздно послали. Меньше месяца.

Марков. Значит, разъехались. (После паузы, посмотрев на Голубя.) Ну, прав, прав. Ты прав, а я виноват. Что дальше?

В дверях появляется не замеченная ими Катя.

Голубь. Ничего. Куда едете?

Капитан. На границу, на новые квартиры.

Голубь. А задержаться нельзя? Эшелоном, что ли?

Капитан. Эшелоном.

Голубь. И надолго?

Капитан. Если все спокойно будет, расквартируемся, да и в отпуск можно, ну, а если уж… сами понимаете!

Катя. Алеша!

Марков(оборачиваясь и беря ее за руки). Что?

Катя. Ты все-таки здесь, да?

Марков. Здесь, Катенька, здесь.

Катя. Ты скажешь, что тебе сделать, что уложить?

Марков. Да нет, Катенька, ничего мне не нужно. Все у меня есть. (Кивнув на портрет Кати, стоящий на столе.) Разве что вот это с собой дай. А впрочем, даже и этого не нужно. (Подойдя к чемодану, роется в нем.) Я уже одной девушки вожу с собой портрет.

Голубь. Это что еще за девушка?

Марков(доставая фотографию). Ничего, хорошая. Вот капитан одобряет, говорит – красивая.

Катя(глядя на фотографию). Это ты ко мне его послал, да?

Марков. Почему я? Он сам придумал: дай, говорит, съезжу, сфотографирую. Что же, говорю, съезди, сфотографируй. Я послал, я… Что же мне было делать? На письмо ты мне не ответила…

Голубь. Тут, брат, с письмами – тысяча и одна ночь…

Марков(прервав его). Не надо, догадываюсь…

Голубь. Ну ладно, едете, так едете. Но яичницу-то все-таки вам еще можно успеть поджарить?

Марков. Можно. Я уж капитану говорил про твои яичницы!

Голубь. Вот и очень хорошо! Я его себе в помощники возьму.

Капитан(с подчеркнутой готовностью). А то как же, конечно.

Голубь и капитан стремительно выходят.

Катя(им вслед). Куда же они? Ведь тут все в шкафу…

Марков(улыбаясь). Ничего, им это не важно. Они, кажется, просто считают, что нам с тобой надо остаться вдвоем.

Катя. А разве не надо?

Марков. Надо, очень надо, Катенька.

Пауза.

Ты меня простишь за это глупое письмо?

Катя. Что ж прощать, письмо как письмо.

Марков. Нет, не за письмо, за адрес прости. Простишь?

Катя. Зачем ты спрашиваешь?

Пауза.

Почему ты не ответил на мою телеграмму в поезд? Неужели ты не понял, как мне нужен был твой ответ?

Марков. На твою телеграмму?

Катя. Да, на мою телеграмму. Или ты не получил ее?

Марков. Да нет, я получил ее, но, видишь ли… (Махнув рукой.) Ладно, бог с ней, с телеграммой, и вообще со всем этим. Так уж вышло, что не ответил. (После молчания, задумчиво.) Был у меня, Катенька, один знакомый. Очень гордый был, между прочим, человек. Ему говорят: «Встань и поцелуй мне руку» (берет руку Кати и целует), а он сидит. Ему говорят: «Прошу тебя, встань и поцелуй мне руку» (опять целует ей руку), а он не целует. Глупый он был человек, да?

Катя. Глупый, очень глупый. (Бросившись ему на шею, чуть слышно, сквозь счастливые слезы.) Очень, очень, совсем глупый.

За дверью сильный шум и шарканье, производимое Голубем и капитаном, старающимися обратить на себя внимание.

Марков. Да входите же!

Голубь и капитан входят.

Ну, где же ваша яичница?