Том 2

В ту ночь Федор уже не уснул. Он слышал ровное и счастливое дыхание Миши и думал: «Мишка-то — жених. Подумать! Я ему — за отца, а Тося — за мать. Надо же!» Но вдруг больно кольнула мысль: «Приедет ли?»

…В трудах и заботах незаметно пробежали апрель и май. День за днем катились и катились. Сразу после всходов навалилась прополка, потом — уборка, потом круглые сутки скрип возов со снопами и веселый перестук цепов на токах. Так повторялось тысячи лет, так повторилось и в тот год: сев, прополка, уборка вручную, скрип возов, стук цепов. Этот цеп всегда заставлял Мишу думать об истории. Цеп родился в тот день, когда человек собрал первый сноп колосьев. Соха гораздо моложе цепа, но и не такой уж она перед ним ребенок. Два древнейших на земле орудия, дальше которых сведения в технике у многих крестьян были туманными, прожили долгие века без реконструкции и даже без каких-либо существенных изменений и до тех лет, когда Миша Земляков стал агрономом. Он понимал, что прапрадедовское хозяйствование, корнями уходящее к заре человечества, надо изменить и что это неизбежно. Мише все чаще и чаще казалось, что Виктор с конопляной куделью на голове и голой лошадью в сохе — это недалеко от каменного века. Ему очень хотелось, чтобы все произошло возможно скорее, чтобы таким, как Виктор и Кочетов Василий Петрович, возможно быстрее доказать, что в колхозе жизнь лучше для того и другого.

Но каждый раз перед Мишей возникали вопросы: «А как будет в колхозе? Как платить за работу? Как делить хлеб? Откуда брать деньги на обувку и одежу?» Никто ведь не знал ничего этого. Но при разговорах — в поле, в избе-читальне, на собраниях и лекциях — не только Миша, но и все коммунисты и комсомольцы рисовали радужные картины колхозной жизни, рисовали при любом удобном случае. Вечером, уже в постели, Миша рассуждал: «А так ли оно будет? Такой уж рай будет сразу? Ведь придется, наверно, пройти тысячу ухабов, прежде чем собственника приучить к колхозу». А на следующий день он, как и его друзья, снова раскрашивал картинки будущей жизни, рисовал перед крестьянами огромные урожаи, тракторы и прочие чудеса, казавшиеся подавляющему большинству слушателей фантазией молодого агронома. Но слушать было все-таки приятно, как и всякую сказку, где всегда правда на стороне добра, где зло всегда побеждено.

Миша высказывал свои соображения о будущем и свои сомнения иногда прямо перед партячейкой. Всяко бывало: и спорили с агрономом-комсомольцем и мирились. Лишь Иван Федорович Крючков да Федор, кажется, не сомневались ни в чем. Иной раз Миша горячился и мысленно обвинял обоих: «Да что они — прямые, как палки!» Но как-то в споре Ваня Крючков сказал:

— Будет трудно. Страшно трудно. И никто не знает, как будем строить. Учиться и строить.

А Федор на настойчивый вопрос брата «Как будет?» ответил:

— Конечно, будет трудно, Мишка. До чертиков трудно. Но это надо делать обязательно. Надо встряхнуть все! И вытрясти все!

Миша знал, что это так. И умолкал каждый раз. Федор замечал, что брат становится все крепче и крепче душой и все реже и реже требовал ответа на вопросы о будущем социализме. Миша понимал: откуда же Федор может знать о том, как оно будет! Никто не знал, как оно будет. Знали одно: жить надо иначе.

Осенью, слякотным вечером, под чавканье сапог за окном и гороховую дробь дождя по стеклу, когда Паховка казалась постороннему взгляду заброшенным селишком среди невылазного разбрюзгшего чернозема, коммунисты продолжали обсуждать будущее и предполагать. Тогда-то Крючков и сказал:

— Не рай надо рисовать перед крестьянином, а порочить единоличную жизнь, доказывать безвыходность положения. А мы — сразу вознесение на небо, в рай и… в дамки. Очень уж мы художественно разрисовываем то, чего сами еще как следует не знаем. — При этом он смотрел на Мишу и Матвея Степаныча Сорокина — самых ярых «художников». — Надо проще. Сейчас уже стало ясно: будут записывать трудовой день, а потом по этим отметкам делить хлеб в конце года. Но не так, как в коммуне. Трудовой день — главное. И больше не следует уходить в фантазию. Надо только доказывать, что труд в колхозе не пропадет. Докажи ты ему, что труд будет учтен и оплачен, — он горы свернет.

Федор согласно закивал головой. Да и все поняли, кто это свернет горы, если труд оплачивать. Так, только накануне больших событий, стало отчасти ясно, как учитывать труд в колхозе.