Дзержинский. Вот что, мои дорогие молодые люди. Вам теперь придется проявить себя на другой работе… Да, на другой, на небывалой работе. Слушайте, товарищи! Часть ваших сил и часть моих личных сил я хочу бросить на помощь беспризорным детям. Немедленно! С завтрашнего дня броситься спасать эти тысячи гибнущих детей, как спасают тонущих.
Ладогин. Вот ведь какая неожиданность! Кто же не обрадуется!
Дзержинский. Думаю, что и вас, Иволгина, мы привлечем в наш аппарат, если у вас будет желание помочь нам.
Ольга. С удовольствием. Бедствия огромные!..
Дзержинский. Безмерные, но с той энергией и организованностью, с какой умеют решать трудные задачи наши закаленные чекисты, мы это бедствие одолеем. Когда я смотрю на детей, то всегда думаю: будущее не нам, а им. Годы страшной борьбы, жертв и все, что пройдено и завоевано в нашей борьбе, — для них, для будущего, где сияет человечеству яркая звезда коммунизма.
Багровые облака
Действующие лица
Костромин Гриша — молодой революционер, член социал-демократической партии
Наталья Николаевна — его мать, фельдшерица
Тася — его невеста, только что с гимназической скамьи
Ландышев — ее отец, начальник степной станции Ландышево
Акафистов — старший телеграфист, социал-революционер. Около 30 лет
Карп — отец его, поп-расстрига
Юля — брат Акафистова, подросток
РАБОЧИЕ НА СТАНЦИИ
Юлай
Черемухин
Князь
Андрон — его камердинер
Ласка Зинаида — кафешантанная актриса
ПАССАЖИРЫ ИЗ ПОЕЗДА
Корнет
Денщик
Купец
Адвокат
Лукерья — буфетчица
Фетисыч —машинист
дружинники-уральцы
Бородин
Калязин
Жандарм на станции
Парень с балалайкой,
один из его спутников,
морской офицер,
пассажиры, народ,
дежурный, барышня,
станционные рабочие
Действие первое
Юлай
Жандарм. Молишься, башкирская башка?
Юлай. Ага, ваше благородие, молитву читаю, ваше благородие.
Жандарм. Хочешь бунтовать, сукин сын? Ой, желаешь, ой, знаю… Нехристи! Но я, между прочим, не ваше благородие, а унтер-офицер, младший чин жандармской полиции, такой же подневольный человек, как и ты.
Юлай. Как ты Юлайку с собой равняешь? Нельзя. Юлайка обязан тебя бояться, ты старший жандарм на станции, а Юлайка — башкир, голая задница.
Жандарм. Теперь, Юлай, абсолютно неизвестно, кто кого должен бояться, потому что этот девятьсот пятый год во всех священных книгах страшными знаками обозначен. Дай господи, чтоб оно до нас не дошло. Ты ведь, дурак, мечтаешь бунтовать… Бунтуй, фонарщик! Пороть будут вашего брата, знаешь как!.. До самых костей и становых жил. И за дело.
Юлай. Что ты, унтер… Кого смирнее меня найдешь? Никого.
Жандарм
Юлай. Спасибо, господин Антропов. Кто меня, дурака, научит? Никто.
Жандарм. Яс тобой, как с равным, харя!.. Жалеючи… а не то что по чину жандармской полиции, понял?.. Слушайся просвещенных которые. Будь здоров.
Юлай
Костромин. Доброе утро, Юлай Усманович, еще не светало, а ты лампы гасишь.
Юлай. Нынче небо всю ночь горит. Видишь? Хорошее небо. Покидаешь нас, Гриша, большая жалость. Прямо в Петербург?
Костромин. Может быть, и поближе.
Юлай. В Уфу езжай, очень нужно тебе поехать в Уфу. Любим тебя, как сына родного, однако нечего делать тебе на станции.
Костромин. Слышите, Тася?
Юлай. Барышню вроде я не заметил. Мое почтение, барышня. Вам не жалко Гришу провожать?
Тася. Жалко.
Юлай. Всем жалко. Где найдешь лучше? Нигде не найдешь. Прощайтесь, мешать не стану. Гриша, прощай. Юлай Усманов никогда тебя не позабудет.
Тася. Любят вас они все… ох, как любят!