— Ничего. Писатели не обидятся, поделятся с нами этим званием. К нам оно тоже подходит. Во всяком случае, партработники должны быть инженерами человеческих душ!.. А кадры, Марья Сергеевна, и в МТС и в колхозах нужно искать поглубже. Не всегда они — на виду. Если бы кадры дефилировали прямо по улицам перед нашими окнами, целыми толпами, чего проще — зови, выбирай, кто тебе больше понравится, и посылай на любую работу. В том-то и дело, что хороший человек сам не придет к нам и не скажет: «Я — хороший. Давайте мне ответственный пост». Искать надо кадры. Если бы их так легко было находить и не было бы трудностей с кадрами — вообще не было бы у нас уже никаких трудностей!..
Спустя неделю, встретившись с Мартыновым на сессии райсовета, Марья Сергеевна сообщила ему:
— Интересный человек есть у нас в Марьине, Петр Илларионыч! Дорохов, не слыхал о таком? Работал когда-то председателем колхоза «Родина» и, говорят, очень хорошо работал, при нем этот колхоз гремел. Еще в сороковом году окончил заочно агротехникум. С войны пришел майором.
— Где же он сейчас?
— В Марьинском лесничестве. Лесник. Почему он не попал после войны опять в «Родину» председателем — он сам тебе расскажет, если вызовешь его. Целая история! Из партии его исключили, судили. Десять лет, кажется, дали. Верховный Совет помиловал. Но как его там, в колхозе, вспоминают! Как отца родного!
— Что ж, — сказал Мартынов, — я завтра утром буду в Марьине. В лес оттуда километра три. «Газиком» проедем? По пути заеду в Семидубовку, захвачу тебя или Глотова. Посмотрим, что за Дорохов. За что его судили?
— За дуэль.
— Что-о?..
— Так мне люди говорили, не знаю точно. Надо, в общем, все выяснить подробно.
— Ладно, поедем выясним.
«Газик», взрывая буфером свежевыпавший глубокий снег на лесной дорожке, подъехал к одинокому жилью лесника, остановился у закрытых высоких тесовых ворот. Шофер просигналил два раза и заглушил мотор.
В старом темном лесу было сумрачно, тихо. Величественные дубы, «озимые», с засохшими, но не опавшими листьями, чуть слышно шелестели верхушками. Огромная ель у самой избы склоняла на крышу отягченные снегом разлапистые ветки.
Дверь рубленой избы приоткрылась, женщина в наспех накинутом платке с порога всмотрелась, крикнула кому-то через двор:
— Вася! Охотники приехали!
Из сарая вышел высокий человек лет сорока пяти в стеганке и ушанке, с вилами, открыл ворота, впустил «газик» в огороженный плетнем двор и, лишь когда машина остановилась у порога избы, заглянув в нее, поинтересовался — кто к нему приехал.
— А, товарищ Мартынов! — Скупо улыбнулся. — Товарищ Глотов! Ошиблась жена. Кажется, не охотники.
— Знаете меня? — спросил Мартынов, вылезая из машины и протягивая руку.
— Знаю. Видел вас в городе на Октябрьском митинге.
— А я вас не знал. Приехал познакомиться. Товарищ Дорохов?
— Дорохов. Что ж, милости прошу — в избу.
В чистой комнате, со свежевымытым полом, с репродукциями картин Репина и Левитана из «Огонька» на стенах, было уютно, тепло, но темно — от черных веток ели, свисавших на окна. На столе горела семилинейная керосиновая лампочка. От самовара пахло перегоревшими еловыми шишками. Мартынов, Глотов, шофер и Дорохов — сурового вида мужчина, с лохматыми русыми бровями и такими же русыми усами, — сидели за столом. Жена Дорохова в другой комнате, в кухне, рубила солдатским ножом-финкой в деревянном корыте тыквы на корм свиньям.
Дорохов взял поллитровку, в которой оставалось немного водки, поглядел на свет.
— На слезы оставили. Давайте уж допьем.
Разлил водку по стопкам.
— Закусывайте грибами. Вот еще штука — моченый терн… Чем хороша лесная жизнь, уж этого добра — грибов, ягод всяких — пропасть! Рыбы здесь в речке, не полениться — каждый день будешь со свежачком. Охота хорошая, особенно в перелет, на Чистом озере. Между прочим, знаю место, где волки держатся, два старика и два переярка. Можно обложить. Если занимаетесь этим делом, товарищ Мартынов, приезжайте с ружьем — организуем облаву.
— Да надо бы как-то вырваться к вам сюда на денек, отдохнуть.
— Тихо здесь у вас, — сказал Глотов.
— Не всегда тихо. В бурю ух как шумит лес! Земля стонет. Вот эта ель так качается — того и гляди угол избы свернет. И рубить — жалко. Красавица!..
Дорохов налил всем чаю, подвинул на середину стола тарелку с сотовым медом:
— Кушайте. Тоже — своего производства.
Мартынов с аппетитом выпил два стакана чаю, устало откинулся на спинку деревянного крашеного дивана.
— А говорили мне, товарищ Дорохов, что вас судили за дуэль.
— Какая дуэль! — угрюмо усмехнулся Дорохов. — С чего бы это я стал старые офицерские обычаи возрождать? Да и не тот случай, когда на дуэль вызывают. Просто — убийство, самое настоящее. Я и на суде так говорил: «Разбирайте мое дело как убийство. Если он случайно жив остался — то мне не в оправдание. Если бы та женщина не подтолкнула меня, я бы ему попал куда нужно! На таком расстоянии, на пятнадцать метров, я из хорошего пистолета в гривенник не промажу».
— Какая женщина? Жена?
— Нет…