Том 2

Кость Романович. Ну сторонишься как-то, мало с ними разговариваешь, весь ушел в свои переживания. Я был сегодня у вас в эмтээс. Ваши трактористки не знают даже, где сейчас фронт проходит, какие города вчера освободила Красная Армия. Никто сводку им не сообщил. Не нравится мне такая работа. Вас там с директором двое коммунистов.

Катерина(придвигает к Кость Романовичу тарелку с едой). Кушайте, Кость Романович!..

Кость Романович. Что ты там, товарищ Чумаков, затеял с теми тракторами, что во дворе у вас стоят?

Павел. Ничего такого… Хочу отремонтировать их.

Кость Романович. Но у них же задние мосты не годятся?

Павел. Не годятся… Мы их в сводке вам не показывали. Двадцать машин, которые комиссия приняла, — те на ходу, будут работать, не беспокойтесь. А эти пять я собрал из выбракованных деталей.

Кость Романович. Что же ты хочешь с ними сделать?

Павел. Хочу испробовать одну штуку… Вот шестеренки. (Вытаскивает из кармана шестеренку, показывает.) Это из коробки скоростей. Стерлись зубья с рабочей стороны, не берут, оскальзываются. И заменить их нечем. Самые дефицитные детали.

Кость Романович. Где же ты достанешь их?

Павел. Достать негде… Хочу повернуть их другой стороной. Чтоб это ребро было рабочим. Так они походят еще сезон. А повернуть можно. Всю коробку скоростей.

Кость Романович. Только всего? Просто.

Павел. Не так-то просто. Чтоб скорости не пошли назад, надо и мотору дать обороты в другую сторону. Не задом же наперед ездить?

Андрий. А ты сообрази чего-нибудь, Павло Тимофеевич.

Павел. Вот соображаю. Перестраиваю моторы под левые обороты.

Кость Романович. А нельзя там еще штук пять таких машин собрать?

Павел. Посмотрю… Но уж кто после меня будет работать в нашей эмтээс, тот из этого утиля больше ничего не выжмет. После меня — только на переплавку.

Андрий. После тебя? А ты что, уезжать собираешься?

Павел(ловит на себе взгляд Катерины). Нет, никуда не собираюсь уезжать. К слову пришлось…

Вера(Катерине, тихо). Береги свое счастье, Катерина!

Катерина. Как его убережешь…

Кость Романович. Так чего же ты молчал? Придумал такую штуку — и молчит!

Павел. Не кончил еще.

Кость Романович. Время идет! У нас же и другая эмтээс есть. Я сегодня ночью вызову оттуда директора, расскажу ему. У него восемь машин не собрано из-за коробок скоростей. На старые трактора ведь вся надежда. С заводов новые не скоро получим, танки нужны еще фронту. Эх ты, изобретатель!

Катерина. Запевай еще, Вера!

Мусий Петрович. Что ж никто не пьет, не подносит? Ну и компания собралась! У того живота нету, тот (на Павла) чего-то задумался, у того должность партейная. Наливай, Нюрка! Выпьем за наше соревнование.

Нюрка. Чтоб знамя за весенний сев первой бригаде досталось. Эге? (Выпивает.)

Ариша. Я тебе говорю, Андрий, — больше доверяй нам, бабам. Мы все вытянем, мы жилистые. Прямо тоску наводит он на меня своими думками. Ночью курит и курит и ворочается с боку на бок. Да что ты, говорю, так задумываешься. Посеем! Что мы вытерпели здесь без вас — одним нам только известно. Хуже было — пережили.

Андрий. Ну, за доверие бабам! (Выпивает.) Да оно уже немножко вроде проясняется. Если вот Павло Тимофеич еще тракторами поможет… Мне твоего сада жалко, Иван Назарович. Шел сегодня мимо двора — одни пеньки торчат.

Стешенко. Своими руками порубал… Откуда ни заедут немцы — все ко мне. Обозы, кухня — вода у меня лучшая на все село. И сад. Машины под деревья маскируют от наших самолетов. Да будь вы, думаю, прокляты! Для вас защиту делал? Наточил топор, вышел ночью, порубал все под корень. И подался в лес, к партизанам… А питомника не тронул. Я же мечтал всем колхозникам такие сады насадить.

Павел. У каждого своя мечта была в жизни…

Кость Романович. Была и есть. Ты, Андрий, пеньки видел, а я уже и ямки видел у него, между пеньками. Весной опять посадишь молодняк, Иван Назарович?

Стешенко. Обязательно… Хотя ямок-то я еще не копал… Понимаю, товарищ командир!..

Женщины поют.

Вера(после песни). Забудешься на час, а как вспомнишь, что в пустую хату идти… Я своего Мирона уже раз было похоронила. Он с финской два месяца не писал. Товарищи его, с которыми пошел, пишут, а от Мирона нет писем. Нет и нет. Потом приходит сам. В шинели, в шапке со звездочкой, черный, как цыган, не узнать. От морозов почернел, прямо опалило его всего. Живой. Только вот тут, на щеке, царапинка от пули… А теперь, должно быть, не дождусь ни беленького, ни черненького. (Плачет.)