Том 2

Маслеников тяжело повернулся на заскрипевшем под ним стуле, выпрямил спину. Добродушно-сонливое выражение сошло с его красного округлого лица. В уголках большого рта появились жесткие линии. Подбородок стал каменным, чуть выдался вперед. Долгушин же как-то сник, отвернулся, стал глядеть в окно. Этот новый человек из верхушки областного руководства, с которым он до сих пор ни разу еще близко не встречался, сразу потерял для него интерес.

— Да, да, вы восстаете против нашей социалистической системы руководства и управления хозяйством. Вы хотите, чтобы райком и областные организации не давали вам никаких директив, чтобы вам здесь была полная свобода действий. Не выйдет, дорогой товарищ Долгушин!

— Не выйдет! — подтвердил, протирая очки носовым платком, сурово нахмурившись, Медведев. — Руководили и будем руководить! Ослабить организующую и направляющую роль партии никому не удастся!

Маслеников поднялся, откинул ногой стул к стене и тяжелыми шагами, от которых задребезжали стекла в окне, стал ходить из угла в угол по тесному кабинету.

— Выговоров, видите ли, много ему записали! Областные организации администрируют! Обижают, унижают человека! Лучше надо работать, вот и меньше будет выговоров!.. Да откуда вы, собственно, взялись у нас, такой самостийник? Кто вас выдвигал, рекомендовал на ответственный пост в деревню? Надо все-таки, — Маслеников остановился перед Медведевым, — проверить, запросить Московский комитет. Как он там работал в главке?

Кровь бросилась в лицо Долгушину.

— В райкоме партии лежит моя учетная карточка. Там вся моя жизнь записана — где и как я работал, — сказал он, подняв голову.

— Да знаем мы, как у нас иногда учетные карточки заполняют! Хотят избавиться от ненужного человека — и отпускают его с чистым личным делом, лишь бы уехал поскорее. Скатертью дорожка! Выдвижение, называется! А у этого «выдвиженца» десять выговоров было!

— Помнит свекруха свою молодость — и невестке не верит, — вырвалось у Долгушина.

— Что?..

— Сами, что ли, выдвигали так коммунистов из своей парторганизации, по разверсткам Цека?..

— Вы с кем разговариваете, товарищ Долгушин? Не забывайтесь! — почти крикнул на него Медведев.

— Разговариваю с секретарем обкома, которого высокое положение обязывает тем более вести себя достойно и не оскорблять незаслуженно коммуниста.

Изумленный Маслеников не нашелся что ответить, постоял немного у стола, глядя в упор на Долгушина, громко крякнул, как после хорошей стопки водки, и принялся опять ходить по кабинету. Неловкая пауза тянулась несколько минут.

— Интересно получается, что вот он, — заговорил Маслеников, указывая через плечо большим пальцем на Долгушина, — протестует против повседневного оперативного руководства сверху машинно-тракторной станцией, а сам в то же время — за очень широкие права директора. Права директивных организаций ему хотелось бы поубавить, а свои — раздуть до бесконечности! Ко мне не лезь никто, не признаю над собой никаких начальников! А я буду лезть всюду, буду командовать колхозами, как мне вздумается!

— Именно этого он и добивается — полной бесконтрольности и диктаторства в зоне своей МТС, — сказал Медведев. — Вы очень правильно подметили, Дмитрий Николаевич!

— Вообще товарищ Долгушин любит заниматься не своим делом, — подал голос Холодов. — Вызывает, например, рабочего, члена партии, и начинает беседовать с ним: «Я говорю с тобой как с коммунистом». Кто вас обязывает, Христофор Данилыч, говорить с ним как с коммунистом? Говорите просто как с рабочим, а как с коммунистом мы сами с ним поговорим!

Сказано это было так неудачно, что Долгушин, как ни грустно было ему в эти минуты, даже улыбнулся. Рыбкин откровенно засмеялся, покачал головой. Маслеников досадливо махнул рукой на зонального секретаря.

— Не об этом речь, товарищ Холодов! Вы нетипичный пример привели. В вашей МТС директор взял на себя вообще все функции зональной группы!

— Что вы имеете в виду, товарищ Маслеников? — спросил Долгушин.

— Да вот хотя бы это знаменитое партийное собрание, что вы провели здесь на днях без ведома райкома в одном колхозе.

— А, вот что. Ну, по этому вопросу я готов держать ответ где угодно. С этого бы и начинали — ближе к делу, — а не с моего чистого костюма.

Долгушин открыл ящик стола, достал оттуда три исписанных тетрадочных листа бумаги.