Я должен признаться, что мои нервы были напряжены до крайности. Даже хладнокровному, много испытавшему человеку тяжело привыкать к мысли, что ему, быть может, остается жить не более пяти минут! Но, правду говоря, наши опасения были лишены логики, потому что человек никогда не может быть уверен, что с ним случится в следующую минуту — даже сидя в хорошо устроенном доме, с двумя полицейскими под окном, охраняющими его покой!
Прошло несколько часов с тех пор, как мы плыли в темноте, а Гуд и Умслопогас были на часах. Вахта, как мы условились, продолжалась пять часов. В семь часов я и сэр Генри сменили друзей, которые легли спать. Целых три часа все шло благополучно, хотя сэр Генри находил необходимым отталкивать веслом лодку от боков туннеля. Сильное течение несло нас посредине реки, хотя иногда лодка стремилась к одной или другой стороне. Что меня особенно занимало и интересовало, это вопрос, каким образом поддерживался здесь приток свежего воздуха. Он был тяжелый и сырой, но все-таки удовлетворительный. Единственное, чем я объяснил себе это явление, — что воды озера содержали в себе достаточное количество воздуха, который проникал в туннель и не застаивался здесь. Около трех часов просидел я у руля, как вдруг начал замечать значительное изменение температуры. Сначала я не обратил на это внимание, но через полчаса, когда жара усилилась, я спросил сэра Генри, замечает ли он, что становится жарко, или это игра моего воображения.
— Замечаю ли я? — ответил он. — Я думаю. Мне кажется, что я попал в турецкую баню!
Проснулись Гуд и Умслопогас, задыхаясь от жары. Все мы вынуждены были снять с себя платье. Умслопогас имел преимущество перед нами, так ему нечего было снимать, кроме мучи.
Жара все усиливалась, мы едва могли дышать, обливаясь потом. Через полчаса, хотя и раздевшись донага, мы едва могли выносить жар. Это походило на преддверие ада. Я опустил руку в воду и с криком отдернул ее; вода кипела. Маленький термометр показывал 193°[63]. От поверхности воды клубился пар. Альфонс причитал, что мы попали в ад еще при жизни. Сэр Генри предположил, что мы находимся близ подземного вулкана, и, пожалуй, это предположение было верно. Трудно описать наши страдания! Пот высыхал на нас. Мы лежали на дне лодки, физически неспособные управлять ею, и испытывали то же ощущение, которое испытывает рыба, умирающая на земле от недостатка воздуха. Наша кожа начала лопаться, и кровь приливала к голове, стуча, как паровая машина.
Вдруг река повернула налево, и сэр Генри хриплым, задыхающимся голосом позвал меня и указал на ужасное зрелище. В полумиле впереди нас с поверхности воды поднимался на пятьдесят футов вверх огромный столб белого пламени и падал назад извилистыми каскадами огня. Ужасное извержение газа походило на большой огненный цветок, выросший на поверхности воды. Над ним и кругом его царил мрак. Кто может описать всю красоту и ужас этого зрелища? Хотя мы находились в пятистах ярдах от него, но в пещере было светло как днем, и мы могли видеть свод ее, возвышающийся на сорок футов над нашими головами.
Скала была совершенно черная, и я мог различить длинные блестящие жилки руды на стенах ее. Но какой это был металл — я не знаю!
Мы неслись прямо к огненному столбу, похожему на горнило печи.
— Держите лодку вправо, Квотермейн, вправо! — вскричал сэр Генри. Через минуту он упал без чувств. Альфонс давно лежал без сознания, Гуд был близок к этому. Остались только мы двое с Умслопогасом. Мы находились теперь в пятидесяти ярдах от огня. Я заметил, что голова Умслопогаса склонилась на руки. Я остался один, не мог дышать и задыхался. Дерево лодки начало загораться. Я видел, как затлели перья одного из убитых лебедей, и понимал, что если мы приблизимся еще на три — четыре ярда к огню, то погибнем безвозвратно.