Том 2

— Так! Понимаю! — говорил он, морща лоб и сдвинув меховую шапку на затылок. — Вот это наш Днепр… А это устье Днепра у моря, где Олешье… А вот здесь малая речушка — это, знать, Калка, где мы стоим сейчас… Но только послушай, мой светлейший хан! Ведь Днепр не так течет, прямо с севера на юг, а, как согнутая рука, углом. Вот здесь, где плечо, — это город Киев, а где кулак — там же Черное море. А где выпирает в степь локоть — там на Днепре остров Хортица, и вот, около Хортицы, значит, у локтя, собирается русское войско. — Плоскиня передвинул бобы так, что Днепр выгнулся углом.

— Сколько отсюда до Киева? — спросил Субудай. Он вынул из торбы вместе с бобами горсть золотых монет, подбросил их на ладони и положил около себя.

У Плоскини глаза разгорелись, и он облизал языком сухие губы.

— А на что тебе Киев? От Киева русские не пойдут. Ведь до Киева отсюда далеко, верст шестьсот…

— Что такое «верст»? — рассердился Субудай. — Не понимаю «верст»!.. Ты скажи мне, сколько до Киева конских переходов.

— Если отсюда на Киев поедешь на одном коне, то будешь прямиком ехать дней двенадцать. А о двуконь — проскачешь шесть дней.

— Вот теперь ты мне стал говорить толком.

— Но русские от Киева прямо в степь не ходят. Они спускаются на ладьях по Днепру до «локтя», вот до этого угла, до острова Хортицы. Здесь они плавятся на другую сторону и тут Залозным шляхом,[154] короткой дорогой, идут сюда, на Лукоморье. Здесь хорошего конского ходу всего три-четыре, а о двуконь проедешь и в два дня.

— Всего два дня? — удивился Субудай. — В два дня урусы могут пройти сюда от Днепра?

— Видишь, вот отсюда, от загиба, от Хортицы, наши русские часто делали набеги на половецкие кочевья. Если ехать без повозок, то в два-три дня проедешь.

Субудай, видимо, был доволен, получив важные для него сведения. Он посмеивался, хлопая себя по колену, и приказал подать кумыс. Он подробно расспрашивал Плоскиню о дорогах, о бродах через реки, о войске урусов; о том, какие у них кони, как вооружены ратники, хорошо ли дерутся?

— Бьют они здорово, особливо секирами, да и простыми топорами.

— Сколько у этих урусов войска?

— Если все ближние князья приведут к Хортице свои дружины: киевские, черниговские, смоленские, галицкие, волынские и прочие помельче, то в степь двинутся пешцев, стрелков и всадников тысяч пятьдесят.

— Значит, у них пять туменов? — сказал Субудай и положил пять золотых монет около того «загиба» в Хортице на Днепре, где начинался поход в степь. — А сколько всадников выставят кипчаки?

— Пожалуй, тоже наберется тысяч пятьдесят.[155] На этой стороне Днепра уже скопилась несметная туча кипчаков.

Субудай положил еще пять золотых.

— Итак, против нас будет всего десять туменов, урусов и кипчаков? — заметил Субудай и посмотрел на непроницаемого, молчаливого Джебэ. — Помнишь, Джебэ-нойон, с каким войском от Черного Иртыша мы пошли на Хорезм… Покажем теперь, хорошие ли мы ученики Потрясателя вселенной Чингисхана!

Плоскиня, стоя на четвереньках, посматривал то на золотые монеты, то на задумавшихся монгольских ханов. Хитрые, злые искры мелькнули в глазах Плоскини, когда он вкрадчиво спросил:

— А что же ты, светлейший татарский воевода, не положил еще несколько золотых на то место, где стоит твоя татарская сила? Похвастайся, сколько у тебя войска!

Субудай сжал скрюченные пальцы в кулак и ткнул в лицо Плоскини:

— Вот сколько нашего татарского войска! А вот что я сделаю с урусами и кипчаками!.. — Субудай злобно сгреб десять положенных им золотых монет и бросил их в торбу с бобами. — Всех их засуну в мою торбу и сожру, как творог.

Плоскиня попятился.

— Ты мне дай что-нибудь от твоей ханской милости за усердие!

— Угга! Я денег никому не даю, а мне их все приносят, и я все отсылаю моему повелителю, Чингисхану непобедимому… Впрочем, ты можешь заработать награду. Есть у тебя сыновья?

— Слава Богу, четыре имеются.

— Где они? Далеко?

— Сидят на бродах по Дону.

— Я пошлю за ними сотню всадников, они мигом их доставят сюда. Ты им прикажешь пробраться соглядатаями на сторону урусов и там высмотреть, где урусские полки и сколько их. Пусть они узнают, что думают урусские воеводы, затем скорее возвращаются назад, чтобы мне все точно рассказать. Тогда я отпущу и тебя и твоих сыновей на волю и дам в награду косяк лошадей и каждому по горсти золота. Ну, что медлишь? Что переминаешься?

Плоскиня стоял твердо, расставив длинные ноги, тяжело вздохнул и сказал:

— Руби мне голову, преславный хан, а моих сыновей не тронь!

Субудай засипел и ударил кулаком по ковру.

— Ты так со мной говоришь? Эй, нукеры! Отведите-ка моего почетного гостя в юрту с барсами и поставьте тройную стражу. А Саклаб пусть угощает его вволю, как хана…

— А ноги ему спутать? — спросил нукер. — Такой волк сбежит!

— Да не забудь почтить его крепкой железной цепью!..

Глава седьмая ТРЕВОГА В КИЕВЕ