Перед нами две монархии. Я не буду касаться форм правления, которые, даже с точки зрения тех, кто их открыто предлагает или тайно имеет в виду, являются лишь переходной ступенью или средством. Объединение упростило вопрос. Только две монархии считают себя подготовленными к тому, чтобы потребовать пересмотра конституции в свою пользу и в дальнейшем незаметно устранить суверенитет народа ради своих корыстных целей. Речь идет о традиционной, то есть легитимной, монархии и о «монархии славы», как называют ее некоторые привилегированные газеты
Начнем, по праву старшинства, с традиционной монархии. Господа, прежде чем пойти дальше, я хочу раз и навсегда оговорить, что, произнося в ходе этой дискуссии слово «монархия», я не подразумеваю отдельных лиц, оставляя их за пределами дискуссии; я отнюдь не имею в виду принцев-изгнанников, ибо в сущности не питаю к ним в душе ничего, кроме сочувствия, которого они заслуживают как французы, и уважения, которого они заслуживают как изгнанники; при этом мое сочувствие и мое уважение были бы, заявляю я, еще более глубокими, если бы эти изгнанники не были высланы из Франции в известной мере благодаря их собственным друзьям.
Прежде всего договоримся о словах «догма» и «принцип». Я отрицаю, что монархия является, или что она могла бы быть, принципом или догмой. Монархия всегда была только фактом.
Никогда — поскольку шум не умолкает, я настаиваю на этом, — никогда эта так называемая догма, в силу которой (я приведу вам пример не из средних веков, а почти из современности, он отделен от нас менее чем столетием) менее восьмидесяти лет назад курфюрст Гессенский продавал людей поштучно английскому королю для отправки их на убой в Америку!..
Существуют письма, существуют доказательства, и их можно вам предъявить, когда вы только пожелаете…
Никогда, говорю я, эта мнимая догма не могла быть чем-либо иным, нежели просто фактом, в большинстве случаев насильственно навязанным, часто чудовищным.
Да, я заявляю и настаиваю на этом во имя вечной человеческой морали: монархия — это факт, и только!
И когда этот факт исчезает, от него ничего не остается, ровно ничего! Иначе обстоит дело с правом. Право, даже когда оно не опирается более на факт и лишено материального авторитета, все же сохраняет моральный авторитет и продолжает оставаться правом. Именно поэтому от задушенной республики остается право, тогда как от разрушенной монархии остаются только развалины.
Перестаньте же вы, легитимисты, твердить нам о праве. Наряду с правом народа на верховную власть может существовать еще только одно право — право человека, то есть свобода.
Все прочее — пустые выдумки.
Сказать в наш великий век и с высоты этой трибуны: «право короля» — значит произнести слова, лишенные смысла. Но если вы не можете ссылаться на право, то, может быть, вы сошлетесь на факты? Быть может, вы станете убеждать нас в полезности монархии? Это куда менее возвышенно, это значит с языка господина перейти на язык слуги и весьма умалить себя. Но пусть так. Разберемся в этом. Быть может, вы скажете, что принцип престолонаследия создает политическую устойчивость. Вы скажете, что демократия вредна для государства, что королевская власть благотворнее. Посмотрим! Я не стану перелистывать книгу истории, трибуна — не пюпитр для фолиантов. Ограничусь лишь самыми свежими живыми примерами, памятными всем.
Скажите, какие у вас есть претензии к республике 1848 года? Народные волнения? Но они были и при монархии. Состояние финансов? Бог мой! Я не считаю сейчас своевременным вдаваться в то, велись ли финансовые дела республики на достаточно демократических началах в течение трех лет ее существования…
Голос справа.Нет, к счастью для них!