Том 14. Таежный тупик

Раза четыре «щелчки» случились в момент, когда старик и Агафья попадали в поле зрения объектива.

И мы почувствовали: не понравилось старику. И действительно, он сказал Ерофею: «Хорошие, добрые люди, но что же машинками-то обвешались…»

Когда мы взялись укладывать рюкзаки, Карп Осипович и Агафья опять появились с орехами — «Возьмите хоть на дорогу». Агафья хватала за край кармана и сыпала угощение со словами: «Тайга еще народит. Тайга народит…»

Перед уходом, как водится, мы присели. Карп Осипович выбрал каждому посошок — «в горах без опоры неможно». Вместе с Агафьей он пошел проводить нас до места, где был потушен пожар. Мы попрощались и пошли по тропе. Глядим, старик и Агафья семенят сзади — «еще проводим». Проводили еще порядочно в гору-опять прощанье. И опять, глядим, семенят. Четыре раза так повторялось. И только уже на гребне горы двое нас провожавших остались. Агафья теребила кончик даренного ей платка, хотела что-то сказать, но махнула рукой, невесело улыбнувшись.

Мы задержались на гребне, ожидая, когда две фигурки, минуя таежную часть дорожки, появятся на поляне. Они появились. И, обернувшись в нашу сторону, оперлись на посошки. Нас видеть они уже не могли. Но, конечно, разговор был о нас.

— До зимы теперь разговоров, — сказал Ерофей, прикидывая, когда сможет еще навестить это не слишком людное место. — Люди же, люди — жалко!

Тропинка довольно круто повела нас вниз к Абакану.

Заключение

Вот такая история… Почти «ископаемый» случай в человеческом бытии. Можно предположить: таких тупиков фанатичная вера в силы, лежащие за чертой жизни, и бегство от самой жизни рождали в прошлом немало. За триста лет от Никона и Петра тайга поглотила множество всяких скитов, хижин, могильных крестов. Но одно дело — давнее прошлое, другое — как эхо прошлого, как находка живого мамонта, этот таежный случай.

Сложное чувство испытал я, встретившись с Лыковыми. Очень занимала возможность крошечной группы людей выжить в добровольно избранных ею условиях без соседства себе подобных, без радости улыбнуться кому-то, без возможности попросить помощи, подать, наконец, кому-то предсмертный крик. Один на один с не бедной, но беспощадной Природой.

Не с той «природой», куда мы ходим и ездим подышать воздухом, полюбоваться закатом, послушать птиц и вернуться потом в жилище с теплой водою, со светом, с магазином в пяти шагах. Тут вызов был брошен силам, с которыми люди имели дело в далекопещерные времена.

Разница между теми давними нашими предками и этими добровольными робинзонами, конечно, была. Лыковы принесли от людей багаж навыков и умения взять у природы хотя бы насущное. Но багаж этот был очень тощим. Многое надо было самим открывать, изобретать, приспосабливаться. В чистом виде борьба за существование! Борьба драматическая, как полет во Вселенную без возвращенья на Землю. Лыковы в этой борьбе, надо признать, одержали победу.

Но каков смысл победы, одержанной стариком Лыковым, пережившим свое потомство?

Эта победа бессмысленна. «Жили, страдали…» Не в радости жизни, не в продолжении себя в делах и в потомстве виделся смысл, а лишь в страданьях, чтобы заслужить «блаженство на небе» или хотя бы снисхождение бога.

Бурильщик в поселке геологов, когда это все мы вечером обсуждали, сказал: «Если бы богом был я, то, вопрошая о том, кто и как тут жил на земле, я бы, выслушав Лыковых, усмехнулся: грех, великий грех — так неразумно, так жалко распорядиться жизнью!»

Река Абакан в районе поселка геологов и лыковских троп.

Бывают в человеческой жизни ошибки — оступился в отношениях с близкими, здоровье неосмотрительно потерял, обидел кого-то, стезю в житейских делах неверную выбрал, потратил силы на что-то бесплодное, да мало ли в жизни ошибок, подчас драматических. Но целую жизнь превратить в сплошную ошибку — это трагедия!

Я не решился задать Карпу Осиповичу вопрос: не жалеет ли он обо всем, что сделано его волей? Вопрос суровый, и он, возможно, сам по себе встает ночами в седой голове старика, ибо нельзя не видеть, сколь печален конец таежного жития.

Всех Лыковых жалко. Старика жалко — впустую потратил крепость своего духа, житейский опыт, сильную волю. Акулину Карповну жалко — она как заблудшая нитка в хождениях за иголкой. Старший сын умер озлобленным против отца, фанатически убежденным, что жить было надо еще суровей, чем жили. Наталья… Гляжу на снимок: рассматривает подаренный ей платочек — минута маленькой радости. Что было отрадного в ее жизни? Пряла, варила, утешала и умерла с мукой: а как же Агафья? Дмитрий… Он, кажется, прозревал, и можно только догадываться, какие бури сомнений и трудных вопросов рождались в его душе. И Агафья сейчас… Вспоминаю ее в первый день встречи после тушенья пожара. Вся черная, валится от усталости. И передышки не видно.