Стр. 448, строка 16 сн. После: «хотя бы они самого Ксенофонта в подлиннике прочитали» — было:
Единственное исключение, это когда нехорошенькая может быть полезной. Ну, тогда и с ней будешь поневоле любезен.
Стр. 449, строка 2 сн. Вместо: «вечером у нас <…> слушают и зевают в руку» — было:
вечером у нас [Данковский полное собрание своих сочинений] Бутлерова о медиумизме читать будет. Ну-с, я пришел. Умно, что и говорить, умно! Серьезно, тихо, чинно; господин [Данковский] Бутлеров читает [господин Голумбецкий], мущины в руку зевают.
Стр. 450, строка 9. После: «и не люблю случайных знакомств» — было:
полагаю, что в жизни необходимы и дружба, и любовь, но не вижу надобности разменивать эти чувства как попало и по мелочам. По наружности я человек одичалый, а ты — общительный. У меня очень ограниченный круг знакомств, и я почти не показываюсь в публике; напротив, ты — знаком с целым городом и почти вездесущ. Но ежели разобрать дело хорошенько, то окажется, что общительность не на твоей стороне, а на моей. Ты тип одичалого человека, а не я. Ты, мелькая всюду, нигде не бываешь, зная всех, никого не знаешь. Такой, по крайней мере, мой взгляд. А может быть, я и не прав.
Журнальный текст дополнен рядом деталей, отсутствующих в рукописи.
В
Напечатанный после длительного перерыва, в политической обстановке, последовавшей за покушением 2 апреля, фельетон в какой-то степени связан с проблематикой предыдущего, здесь также развивается тема зависимости литературы от произвола «верхов», ставшая особенно актуальной ввиду репрессивных мер, последовавших за выстрелом А. К. Соловьева.
Раскрывая сущность типа «куколки» (ср. с образом Ольги Сергеевны Персиановой, т. 10, стр. 83–84 и прим.), Салтыков намечает развернутую в следующих фельетонах проблему несостоятельности семейного принципа (отношение Nathalie к сыну, а сына к ней, нарисованная со злой иронией история ее «любви» к Филофею Ивановичу).