Том 13 дополнительный

 В этот день он обедал наедине с Варроном. После обеда Варрон заговорил о политических и экономических трудностях. Он выработал подробный план преодоления этих трудностей. В первую очередь предложил повысить жалованье чиновникам и ввести мораторий для экспортеров. Император слушал с большим, чем обычно, вниманием, он, казалось, был в хорошем настроении.

 - Вы очень прилежны, мой Варрон, — сказал он, — и вы, конечно, самый умный из моих государственных деятелей. Но в конечном счете успех в политике создается не умом, а интуицией, и последнее, самое ясное понимание боги даруют только своим избранникам, носителям царственного «ореола».

 Варрон ответил на это изречение императора глубоким церемонным поклоном.

 - И все–таки, — возразил он сухо и вежливо, — я считаю нужным прежде всего повысить жалованье чиновникам и назначить мораторий для экспортеров.

 - Да, да, — ответил с несколько скучающим видом Нерон. — Вы, конечно, очень умно все это придумали. Но верьте мне, мой Варрон, в решительную минуту полезны только такие решения и действия, которые исходят от носителя «ореола». Быть может, — заключил он туманно и глубокомысленно, - опытные люди придут в ужас от беспощадности и прямолинейности таких действий и решений, но в конечном счете весь народ поймет их величие, люди воспримут их как судьбу, ниспосланную богами, да это и в самом деле так.

 Варрон почтительно слушал.

 - Я, следовательно, могу, — спросил он с деловым видом, вместо всякого возражения, — представить документы о моратории и повышении жалованья чиновникам?

 Нерон не рассердился на своего собеседника за то, что тот так дерзко прошел мимо его изречения.

 «Дай только время, мой милый, — думал он. — Кое–кому уже не понадобится твой мораторий и твое повышение жалованья». И он с удовольствием ощутил через ткань одежды прикосновение драгоценного свитка.

 Позднее он отправился в искусственный грот, к своим летучим мышам. Велел прикрепить факел к стене, отослал факельщика, остался один со своими животными. Они слетались к нему, потревоженные, с легкими птичьими вскрикиваниями, в ожидании кормежки. Но он лишь вытащил свой свиток и прочел отвратительным мохнатым тварям заголовок: «Список осужденных номер один» — и затем перечень имен. Так как Кнопс записывал имена в той последовательности, в какой они назывались, то эта в случайном порядке составленная сводка при медленном чтении вслух иногда производила странный звуковой эффект. Это нравилось Нерону. Он повторял отдельные имена, играл ими, смаковал их, произносил их полным голосом. Со вкусом продекламировал свои любимые гомеровские стихи: «Как мыши летучие, скалы покинув, трепещут крылами, жмутся друг к другу — так души нисходят в подземное царство». Он посулил своим животным: «Вашего полку прибудет, друзья мои». И все время у него кружились в голове слова: «Передавить всех, как мух, передавить». И порой - почти одновременно: «Благо государства - проклятые гнусные заговорщики — верховный судья». При звуке этих последних слов — «верховный судья» — он особенно воспламенялся и уже слышал, как он произносит эти слова перед своим сенатом и доказывает в большой речи необходимость кровавой ночи.

18. ИМПЕРАТОР И ЕГО ДРУГ

 Кнопс также не переставал думать о списке. Он уже видел мысленно ночь расправы, и к его глубокому удовлетворению примешивалось маленькое чувство неловкости: он плохо переносил вид крови. Но ему доставляло удовольствие представлять себе изумление на лицах людей, которых внезапно разбудят и стащат с постели.

 От мыслей о списке Кнопс никак не мог отделаться. Он лежал возле своей Иалты, с удовольствием осязал ее округляющийся живот. Конечно, он вспомнит еще парочку имен, которые не мешало бы занести в список, — но будет уже поздно. Жаль, что нельзя вписать туда Варрона и Филиппа. На бедрах своей Иалты написал он: «Варрон», написал: «Филипп». Он рассмеялся, когда она сердито запретила ему щекотать ее.

 На другое утро он спозаранку отправился во дворец Нерона. Император был еще в постели, но тотчас же принял его. Он, по–видимому, был в хорошем настроении. Он блаженно потягивался, когда вошел Кнопс.

 - Это была у тебя превосходная идея, насчет списка, — сказал Нерон и, достав драгоценную бумагу из–под подушки, стал развертывать листы. - Триста семнадцать, — размышлял он вслух, сдвигая брови над близорукими глазами. — Мало и много. — Он стал просматривать список.

 Но в эту минуту, когда он лежал и читал список, он вдруг перестал быть Нероном. Его лицо невольно приняло расчетливое, хозяйское выражение: с таким лицом он, бывало, проверял счета, в которых Кнопс подытоживал задолженность заказчика или сумму взносов поставщику. Да, на какую–то долю секунды Нерон внезапно превратился в мелочного горшечника Теренция, который проверяет своего раба, — не собирается ли тот надуть его.

 Он почувствовал, что «божественный ореол» изменил ему, и испугался. Быстро, искоса взглянул на Кнопса — не заметил ли тот?