Том 13

Мы по этому поводу заметим лишь, что наша газета, как это следовало бы знать фельетонисту из наших неоднократных выступлений, вовсе не является органом «какого-то союза» и что обвинения, выдвинутые нами против г-на Кинкеля, до тех пор не следует называть лживыми, пока они не будут опровергнуты, а этого до сих нор еще никто не сделал, да никогда и не сделает. Кстати, мы признательны г-ну корреспонденту за сообщение о том, что в основе проповеди Кинкеля,

«пронизанной ароматом праздничности», лежало изречение: «И если та забудешь Сион, то и сам будешь забыт», и что он начал ее, «припав к черно-красно-золотому стягу».

«Hermann» острит. В одной из статей «Hermann» об Австрии говорится, что Габсбурги по отношению к своим наследственным землям выступали в роли отчима, а по отношению к Германской империи в роли мачехи. Что старик или юноша может оказаться старой бабой, это в достаточной степени доказал автор статьи, о которой идет речь, статьи, изобилующей выдержками из «Всемирной истории» Пёлица[409] для девиц. Но что отчим может одновременно быть мачехой — это мы считали до сих пор невозможным.

* * *

«Hermann», появившийся в омоложенном виде под редакцией Э. И. Юха и К°, заслуживает того, чтобы поместить о нем подробную заметку. Начнем сразу с first leader {первой передовой. Ред.} по вопросу о «Позиции Пруссии».

В случае заключения мира между Францией и Австрией

«Пруссия некоторое время будет находиться примерно в таком же положении, в каком она была до этого. Однако мало-помалу она окажется в другом положении. Но еще быстрее» (еще быстрее, чем мало-помалу?) «она должна изменить свою позицию, поскольку» (!) «война будет продолжаться, так как тогда она будет вынуждена действовать, и если она вовремя не подыщет» (!) «для себя надежную позицию, то она потеряет всякую твердую опору, для того чтобы погибнуть вместе с остальными государствами Германского союза» (быть может, Пруссия и была бы не прочь потерять «всякую твердую опору, для того чтобы погибнуть»).

Далее автор демонстрирует нам Пруссию в различных более или менее замысловатых poses plastiques {пластических позах. Ред.}. Во-первых, Пруссия могла бы изображать из себя великую европейскую державу и это в свою очередь двояким образом,

«Пруссия могла бы, выступая в качестве самостоятельной великой державы, действовать полностью на собственный страх и риск» (самостоятельно?). «Это» (действие!) «явилось бы чисто европейской точкой зрения, цель которой» (цель точки зрения) «… определилась бы как вопрос власти, так как сохранение равновесия, ради чего и заключаются договоры, состоит в уравновешивании власти, служащей интересам государства» (какого?), «Пруссия могла бы в таком случае взять за исходную точку вызванное настоящей войной нарушение договоров 1815 года, контрагентом которых» {отцом, вместо одним из отцов) «она является, и попытаться получить в награду за услуги, оказанные ею при этом» (при нарушении договоров?) «монархическому порядку в Европе, материальные гарантии». Кроме этого хитроумного хода, «Пруссия могла бы в качестве великой европейской державы занять чисто политическую позицию, противодействуя из соображений самосохранения усилению своего французского соперника» (non bis in idem {не дважды об одном и том же. Ред.} — относительно уравновешивания сил ведь уже была речь). «При этом она могла бы сослаться на то, что Англия является пока еще открытым врагом, а Россия уже тайным союзником Франции — врага Австрии» (!!) и т. д.

А после того, как Пруссия проявила себя столь многосторонне в качестве великой европейской державы,

«она могла бы в дальнейшем занять исключительно немецкую точку зрения. Здесь также перед ней открыт свободный выбор. А именно: она может как немецкая великая держава подчинить себе остальные государства» (включая и Турцию) «или же ведя себя как скромный и равный член союза, подчиниться малым странам» (швейцарским кантонам?), «либо встать рядом с ними». (Не совсем ясно, почему равный член союза обязан подчиниться.)

Другими словами, либо прусская империя, либо сохранение Германского союза.

Первое «означало бы решительно встать во главе Германии, как держава, знающая, что у нужды свои законы» (для простых смертных нужда не знает законов, но для готцев она создает законы и к тому же отнюдь не строгие) «вследствие чего она» (нужда) «вынуждена отказаться от стесняющих ее рамок и т. д., ибо ее существование поставлено на карту» (то есть на карту поставлено существование нужды).