Том 13

Когда французская пресса утверждает, что Савойя по языку и обычаям близка Франции, то это по меньшей мере столь же верно, как и подобное утверждение в отношении французской Швейцарии, валонской части Бельгии и англо-нормандских островов в Ла-Манше. Народ Савойи говорит на южнофранцузском диалекте; языком образованных слоев и литературным повсюду является французский. Итальянский элемент в Савойе столь незначителен, что французский (т. е. южнофранцузский или провансальский) народный язык проник даже через Альпы в Пьемонт, до верхних долин рек Доры-Рипарии и Доры-Бальтеи. Несмотря на это, до войны решительно ничего не было слышно о симпатиях в пользу присоединения к Франции. Подобные мысли кое-где были только у отдельных лиц в Нижней Савойе, которая поддерживает некоторые торговые сношения с Францией, массе населения они были здесь так же чужды, как и во всех других пограничных с Францией и говорящих по-французски странах. Вообще характерно, что из стран, которые с 1792 по 1812 г. были под властью Франции, ни одна не испытывает ни малейшего желания вернуться под крылья французского орла. Плоды первой французской революции были ими освоены, но им до отвращения надоели строгая централизация управления, хозяйничание префектов, непогрешимость посылавшихся из Парижа апостолов цивилизации. Симпатии к Франции, вновь пробужденные июльской и февральской революциями, бонапартизм снова тотчас же подавил. Ни у кого нет желания импортировать Ламбессу, Кайенну и loi des suspects[378]. К тому же китайская замкнутость Франции в отношении почти всякой ввозной торговли дает себя знать сильнее всего именно на границе. Первая республика находила на всех границах угнетенные, истощенные провинции, раздробленные, лишенные своих общих естественных интересов народы, которым она несла освобождение сельского населения, земледелия, торговли и промышленности. Вторая империя наталкивается на всех границах на большую свободу, чем она сама может предложить; она сталкивается в Германии и Италии с окрепшим национальным чувством, в малых странах— с консолидированными сепаратными интересами, которые за время сорокапятилетнего необычайно быстрого промышленного развития выросли и по всем направлениям переплелись с мировой торговлей. Вторая империя не несет им ничего, кроме деспотизма времен римских цезарей, ничего, кроме заключения торговли и промышленности в просторную тюрьму ее таможенной границы и в лучшем случае право добровольно убираться ко всем чертям.

Отделенная от Пьемонта главной цепью Альп, Савойя почти все ей необходимое получает с севера — из Женевы и частью из Лиона, так же, как, с другой стороны, кантон Тессин, лежащий к югу от альпийских проходов, снабжается из Венеции и Генуи. Если это обстоятельство — мотив для отделения от Пьемонта, то во всяком случае не мотив для присоединения к Франции, так как коммерческая метрополия Савойи — Женева. Это определяется не только географическим положением, но также мудростью французского таможенного законодательства и придирчивостью французской таможни.

Однако, несмотря на этническое родство, общность языка и альпийскую цепь, савойяры, по-видимому, не имеют никакого желания, чтобы их осчастливили имперскими учреждениями великой французской родины. Они исполнены традиционного сознания, что не Италия завоевала Савойю, а Савойя завоевала Пьемонт. Вокруг маленькой Нижней Савойи воинственное горное племя сплотилось по всей провинции в государство, а затем спустилось на итальянскую равнину и с помощью военных и политических мер последовательно присоединило к себе Пьемонт, Монферрато, Ниццу, Ломеллину, Сардинию и Геную. Династия основала свою резиденцию в Турине и стала итальянской, но Савойя осталась колыбелью государства, и савойский крест по настоящий день остается гербом Северной Италии, от Ниццы до Римини и от Сондрио до Сиены. Франция завоевала Савойю во время кампаний 1792–1794 гг., и до 1814 г. провинция называлась Departement du Mont-Blanc {Департамент Монблана. Ред.}. Но в 1814 г. у нее не было ни малейшей склонности оставаться французской; присоединение к Швейцарии или восстановление старых отношений с Пьемонтом — только так ставился вопрос. Несмотря на это, провинция оставалась французской, пока не миновали «сто дней»[379]; тогда она была возвращена Пьемонту.