Том 11. Зга

Коляда-Коляда
русальная
вербная
лелия!

От окна не оторвешься.

А ему все скучно! «Шишку, – говорю, – тебе достану!» И вижу: повеселел – руками плывет. И наказал я знакомым: «Достаньте мне шишку!» И вот с Океана, из Бретани, вместе с тремя клешнями: одна большая, другая поменьше, третья совсем маленькая – с ноготок! и пупырчатой веткой морской травы пришла ко мне и обещанная шишка. Я ему ее к серебру и подвесил: кедровая шишка крепкая, ядреная – на всю зиму хватит. «Вот тебе!» И все успокоилось. Как до петуха – на нашем дворе курятник: живет петух! – и как запоет петух, одинаково: мир и тишина – он успокоился.

Его называют «esprit», а по-русски лесным русским именем – «корябала».

Зашел ко мне ученый спирит, увидал на стенке:

– Откуда, – говорит, – это? это же с фотографии от доктора Ришэ – материализованный дух!

А я говорю:

– Да это и есть дух – «эспри», по-русски корябала.

О мышке

Жила у нас мышка на кухне. Много из-за нее было докуки. А не трогал: жалко. Ведь и есть-то у нас ей нечего – чудачка! Что с обеда останется, в шкап запру. Только выбросы. Я ее норку отыскал: под плитой в самом углу за угольным ящиком, в котором я нашел «эспри». Туда она в норку и бумагу таскала и всякие оглодки и завалящие корочки. Выйдешь вечерком на кухню чайник на плиту поставить, а она – шшик! – и только хвостик, как усик-чик! Одна была опаска: увидит мышка, что корм несытный, переберется к книгам – пропадут мои книги! И хоть нет-нет да о мышке помянешь – «опаска» – а трогать жалко. Да так и привык: живет себе мышка на кухне. Через стену –

– un petit piege pour une petite souris –

«ловушка для мышки!»

– une tapette a souris pour attraper –

«колотушка, – чтобы нашу мышку поймать!»

– une souriciere –

«мышеловка!»

– un attrappe-souris –

«поставушка!»

– je vais la piger cette souris –

«эту, говорит, мышь я пымаю!»

– a la bonne heure! c’est bien –

«что ж, в добрый час!»

И самое страшное:

– mort aux rats –

«смерть крысам! – такой яд страшный».

Часто это слышу через стенку – за стеной разговор о нашей мышке.

И догадываюсь: мышка живет у нас, а питается от соседей. Ну, и пускай себе.

* * *

Случилось, поехала С. П. к Морю-Океану за морскими камушками и раковинами к одной доброй бретонской волшебнице Флёри (Fleury). И наказала мне: «непременно чтобы всякий день обедать, и ночью долго бы не сидел, а как петушок запоет, ложился бы спать» И вот в первый же вечер, как остался я один, сижу за работой – а работа моя: перебирать слова, как камушки, и нанизывать слова-раковинки – строчить, «преодолевая матерьял», со всем ощущением острым упора от бумаги, пера и чернил! – в поздний час обернулся я от стола к зеркалу – у зеркала на камине часы с боем – часы посмотреть. И вижу – совсем от меня недалеко, как раз в полосе света, сидит на ковре мышка и лапочкой себе за ухом гладит: внимательно так – старается. Думаю: «Вот умница, хотела обратить внимание!»

Я ей страшно обрадовался: остался я один, мышка поняла и явилась – караулить! – Поздоровался я. – Но ни разговоры мои, ни движение – как обернулся-то часы посмотреть да вглядывался-то – не спугнули мышку. Мышка так и осталась на ковре сидеть: тонейшие свои губы поджала, уши навострила до искорки, хвостиком бегает. И на другой день и на третий: как вечер – мышка со мной, сидит, караулит. И стал я мышку беречь.

Как-то под вечер загнал ко мне дождик музыканта Шварца. И не столько дождик, а скорее общая наша страсть: много вечеров пропадали мы вместе на балете и для меня начало лета было пронизано – вымузычено Стравинским, а глаза закрашены Пикассо, и музыкант не ходил уж, а акробатировал червем-землемером под «Голубой поезд» (Le train bleu). Об этом и разговор. И еще: о четвертьтоновой музыке.

Ну, мышка при музыканте сидеть постеснялась. Вижу бегает – беспокоится – и на камин к часам, и в угол к радиатору, и за полку к книгам.

– Что это, не то свет мигает, не то мышь?

– Откуда, – говорю, – мышь? У нас мышей нет. Это у вас в глазах.

А на следующий день тоже вечером: Мухин и Мирский. Разговор о стиле. Говорил Мухин.

Мирский, по обыкновению, сидел, как лев, в угрюмой молчи.

И вдруг оскалил зубы:

– У вас мыши –?

Но и тут я не выдал мышку: хорошо знаю, это она – и час такой, как раз ее пора сторожбы.

– Ну вот, – говорю, – откуда тут мышам быть! Это – свет мигает!

Так всякий вечер – целую неделю меня сторожила мышка.

И вот получилось письмо с Моря-Океана: завтра С. П. будет дома. Письмо я получил днем, а вечером мышка пропала – мышка ушла и не показывается: поняла! – ушла в свою норку: отслужила!

А какая умница эта мышка! Она и стерегла меня, пока я был один, она выкраивала в пространстве узоры, как я мои буквы на бумаге. Она была моим стражем и живою тенью моих мыслей.

Die heilige Maus