Том 11

Лондон, 17 марта. После того как брошюра Жерома Бонапарта (младшего) вскрыла тот факт, что крымская экспедиция является изобретением самого Луи-Наполеона, что он разработал ее план во всех деталях самостоятельно, ни с кем не советуясь, что этот план он послал в Константинополь в рукописи, чтобы избежать возражений со стороны маршала Вайяна, — после того как обо всем этом стало известно, значительная часть грубейших военных ошибок этой экспедиции нашла себе объяснение в династических интересах ее автора. На военном совете в Варне Сент-Арно пришлось навязать крымскую экспедицию присутствовавшим там генералам и адмиралам путем прямой ссылки на авторитет «императора», который, со своей стороны, публично заклеймил мнения своих противников как «робкие советы». По прибытии в Крым действительно «робкий совет» Раглана идти на Балаклаву был с готовностью принят Сент-Арно, так как выполнение этого совета вело если не прямо в Севастополь, то, по крайней мере, близко к его воротам. Лихорадочные усилия форсировать осаду, не имея для этого достаточных средств; нетерпеливое стремление открыть огонь, заставившее французов до такой степени пренебречь прочностью своих укреплений, что противник подавил огонь их батарей в течение нескольких часов; чрезмерное переутомление солдат в траншеях, которое, как теперь доказано, в такой же мере способствовало гибели британской армии, как интендантство, транспортная служба, медицинская служба и т. д.; бессмысленная и бесполезная бомбардировка с 17 октября по 5 ноября; пренебрежение всеми видами оборонительных укреплений — все это сейчас получило достаточное объяснение. Династии Бонапартов необходимо было взять Севастополь, и притом в кратчайший срок; армия союзников должна была выполнить эту задачу. Канробер, в случае успеха, стал бы маршалом Франции, графом, герцогом, принцем, смотря по желанию, и получил бы неограниченные полномочия в области финансов. Наоборот, неудача означала бы конец его карьеры. Раглан был настолько безвольным, что не мог не уступить своему столь заинтересованному коллеге.

Однако это не самые важные последствия императорского плана военных операций. В это безнадежное дело втянуто девять французских дивизий, или 81 батальон. А оно признано почтя что проигранным; самые большие усилия, самые безрассудные жертвы не дали никакого результата; Севастополь стал сильнее прежнего; французские траншеи, как нам стало известно из достоверных источников, находятся все еще на расстоянии 400 ярдов от русских укреплений, а английские — вдвое дальше. Генерал Ньель, посланный Бонапартом для осмотра осадных работ, заявил, что о штурме нечего и думать; он изменил главное направление атаки, перенеся исходный пункт ее с французской стороны на английскую, и тем самым не только затянул осаду, но и направил главный удар на предместье, которое, даже будучи взято, остается отделенным от города Южной бухтой. Короче говоря, проект за проектом, хитрость за хитростью, и все это для того, чтобы поддержать не надежду, а лишь видимость надежды на успех. И в то время, когда дела приняли такой оборот, когда предстоит всеобщая война на континенте, когда снаряжается новая экспедиция в Балтийское море, — экспедиция, которая на этот раз должна добиться каких-то результатов и поэтому потребует гораздо больше десантных войск, чем в 1854 г., — в такой момент Бонапарт посылает еще 5 пехотных дивизий в крымскую трясину, где солдаты и целые полки исчезают, как по волшебству. Больше того, он решил отправиться в Крым сам, и он туда отправится, если только маловероятный мир или серьезные события на польской границе не заставят его изменить решение. Вот в какое положение поставил первый стратегический эксперимент Бонапарта его самого и «императорскую» Францию. Не только упрямство гонит его туда, но и роковое предчувствие, что судьба Французской империи решается в севастопольских траншеях. До сих пор ни одно Маренго еще не оправдало второе издание восемнадцатого брюмера[102].