Автор, подписавшийся «Серенький» (И. И. Колышко), в разделе «Маленькие мысли» заявляет, что Чехов дошел «до предела того, что называют отрицанием и пессимизмом» («Гражданин», 1904, № 55, 11 июля, стр. 4)[7]. «Всё, что написал Чехов, за исключением единичных рассказов, рисует наше кисляйство, нашу душевную слякотность, лень, пьянство, обжорство и сладострастие» (стр. 5) — ничего иного критик у Чехова не увидел (в статье Серенького в «Гражданине», 1901, № 25, 8 апреля, стр. 4, Чехов обвинялся в «безнадежно мстительно-злобном отношении к жизни»).
Еще при жизни Чехова публикуются первые работы о нем марксистской критики. Это прежде всего статьи, вызванные полемикой вокруг повестей «Мужики» (см. примечания в т. IX) и «В овраге» (см. стр. 443 наст. тома). Появляются рецензии и на другие произведения, а также статьи общего характера, где авторы стремятся осмыслить творчество Чехова в целом. Критики выступают против народнических субъективистских концепций, против либерального краснобайства, абстрактности подхода к чеховскому творчеству, не говоря уже об откровенно идеалистических и реакционных теориях.
О Чехове пишут и марксисты-революционеры, и легальные марксисты, и литераторы, в той или иной мере близкие марксистскому направлению (см. об этом: Е. П.
На полемике с высказываниями Михайловского построена «Книга о Максиме Горьком и А. П. Чехове» (СПб., 1900) Андреевича (Е. А. Соловьева), сотрудника «Жизни» и «Журнала для всех». «Нет, не о холодной крови приходится тут говорить, — возражал он, — не об идеализации серенькой и тусклой жизни, а о чем-то другом, совсем этим обеим вещам постороннем» (стр. 257)[8].
В «Очерках по истории русской литературы XIX века» (СПб., 1902) Е. А. Соловьев-Андреевич предпринимает попытку найти «социологическую почву, на которой Чехов рисует свои жизненные драмы» (стр. 514). Говоря о жизни, отданной «во власть хищника» (стр. 516), о торжествующей пошлости (стр. 517), он подчеркивает, что Чехов не довольствуется изображением этого — писатель хочет «выйти из узких и тесных рамок данного исторического момента, данной провинциальной обстановки и свой пессимизм, свою тоску неверия распространить на жизнь вообще, связать ее ничтожество не с временными обстоятельствами, которые могут измениться, а с органическими свойствами человеческой природы» (стр. 514). Такова эклектическая позиция Соловьева-Андреевича — он обращается то к социальным факторам, то к извечным свойствам человеческой натуры.
В этом смысле более последователен Л. Н. Войтоловский, регулярно работавший с 1904 г. в марксистской печати. Его статья «Идеалы общественности в произведениях А. П. Чехова» (журн. «Правда», 1904, декабрь) — одна из первых попыток осмыслить чеховское творчество с марксистских позиций. Возражая против абстрактно-либеральных дефиниций, автор говорит о конкретных социальных силах, отразившихся в повестях и рассказах Чехова последних лет, о хищнике-накопителе, об угнетенном и задавленном народе, об интеллигентах. Подробно разбирает он образы хозяев цыбукинского дома («В овраге»), однако не избегает при этом и упрощенных, прямолинейных характеристик.
И все же, несмотря на схематические и односторонние определения, Войтоловский верно показал, как раскрывает Чехов внутреннюю непрочность царства Цыбукиных, которым противостоят Липа, плотник Елизаров (Костыль) с его изречением: «Кто трудится, кто терпит, тот и старше» (стр. 61).
В первых статьях о Чехове марксистская методология нередко подменялась упрощенно-социологическим и догматическим подходом. Так, М. С. Ольминский, полемизируя со статьей Овсянико-Куликовского (см. примечание* к повести «В овраге»), рассматривал произведение Чехова как широкую картину социальных язв российской деревни начала века. Однако критик отказывался видеть в Чехове «беллетриста-реалиста»; на его взгляд, повесть страдает «неопределенностью», «нечеткостью и расплывчатостью» («Об А. Чехове и Овсянико-Куликовском». — «Восточное обозрение», 1900, № 216, 218 и 219. Цит. по кн.: М.