Том 10. Пьесы, написанные совместно

Пелагея Климовна. Ну, вот и чудесно. Опять я виновата! Всего лучше. Ну, нет уж, маменька, теперь ау! Покорялась вам… Не еще ль покоряться прикажете? Нет, Уж довольно… Видим мы, что из вашей команды-то вышло. А тебе вот мое последнее слово: чтоб ты об этом барине и думать забыла! И не вводи ты меня в грех! А то ты от меня то увидишь, чего и не ожидаешь. Никогда с тобой не шутила, а теперь и подавно. Шашни брось, слышишь! А коли память коротка, так завяжи узелок, да так из рук и не выпускай. (Уходит.)

Федосья Ивановна. Про какие она шашни говорит?

Наташа. Не знаю; я знаю только, что оскорбляют меня. (Плачет.)

Федосья Ивановна. Плакать-то не надо. Да из чего дело-то вышло?

Наташа. Да разве вы маменьку не знаете? Для нее лучше Щемилова человека нет на свете, вот из чего.

Федосья Ивановна. Понимаю теперь. То-то она все об спокойствии говорит. Уж на что спокойнее: выдала дочь за богатого мужика, кулака, и сиди целый день сложа руки да пей чай. Вот она о каком счастье для себя задумала. Она не понимает да и понимать не хочет, что деньги-то Щемилова — мирские слезы. Может быть, оно, по нашему званию, так и следует; а уж я-то, признаться, от этой жизни и от мужицких порядков отстала, да и тебя-то отучила.

Наташа. Для меня эта жизнь хуже смерти.

Федосья Ивановна. Тебя отдала в школу, а сама взялась за книги… да за какие книги!.. Из всех книг книги!

Наташа. Бабушка, чему вы научились из этих книг?

Федосья Ивановна. Любить людей.

Наташа. Да ведь одной-то любви мало, надо делать для них что-нибудь.

Федосья Ивановна. Само собой, нешто я не понимаю. Закон-то нам велит не только что добро людям делать, а и душу свою положить, коли нужно. Ну, я что могу, делаю; а уж для большого-то дела стара стала. Вот как война была, так много женщин и девушек в сестры милосердия ушли; вот уж это святое дело, уж на что еще праведней! Кабы помоложе была, ушла бы непременно.

Наташа. И я с вами, бабушка.

Федосья Ивановна. Ты? Словно как рано тебе-то? А ведь и то сказать, как кому бог даст. Шли всякие: и старые, и молодые. Молодой-то итти на подвиг, за ближнего пострадать, еще угодней богу; старый-то человек уж отжил, его ничто не манит; а молодому-то еще пожить хочется, всего попытать. Ведь жизнь-то и радости дает человеку, да не всегда грешные, есть и хорошие радости, богу не противные. Да ежели человек для рая и ближнего от всего этого откажется, уж чего еще лучше, так-то святые только жили.

Наташа. Бабушка, да ведь не одни сестры милосердия добро делают; можно и другое полезное дело найти.

Федосья Ивановна. Это я так, к слову сказала: а мало ль подвижников и в мирное время, и незнаемых, и не слышно о них; а добро-то их все у бога на счету.

Наташа. Бабушка, а что, если я чувствую призвание?

Федосья Ивановна. Какое призвание, Наташа?

Наташа. Послужить людям.

Федосья Ивановна. Что ж, это дело хорошее.

Наташа. Если я… уйду от вас?

Федосья Ивановна. Уйдешь? Куда уйдешь?

Наташа. Это все равно для вас… Я решилась, бабушка, твердо решилась; здесь мне делать нечего, а дело делать надо.

Федосья Ивановна. Постой, постой! Как же это? Ведь мне умирать скоро; кто ж мне глаза закроет? Я думала век с тобой не разлучаться. Я тебя вынянчила, вырастила, я в тебя всю душу положила.

Наташа. Знаю, бабушка, что вы меня любите, знаю. Так… уж коли любите, не удерживайте.

Федосья Ивановна. Нет, как удерживать! Смею ли я? Может, и вправду бог тебя благословил на доброе, на хорошее дело. Останавливать тебя нельзя: какой грех-то на душу примешь! А и пустить жаль, да и страшно: соблазну в мире много.

Наташа. Не бойтесь, бабушка, не такая я.

Федосья Ивановна. Конечно, я тебе не в укор говорю. Ты в страхе божьем воспитана. Да соблазн-то нынче больно хитер стал, всякую личину надевает, не скоро его разберешь. Какой еще у тебя ум, много ль ты жила на свете! Надо мне с тобой об этих делах житейских толком поговорить. Авось ты не сейчас от нас?

Наташа. Нет, бабушка… я еще не знаю.

Федосья Ивановна. То-то; уж тогда простимся как следует, оплачу я тебя.

Наташа. Бабушка, да ведь не в могилу; еще увидимся.

Федосья Ивановна. Как знать? Мои такие года, что за один день поручиться нельзя… У тебя колечко-то мое, что я тебе подарила?

Наташа(с улыбкой). У меня, бабушка, вот оно!

Федосья Ивановна. Да ты не смейся! Дешевенькое оно, серебряное, а ты его носи — не снимай да посматривай на него почаще, оно с молитвой, вот бабушку и будешь вспоминать. А надоест оно тебе, так не бросай; больно обидишь меня. Ты мне его по почте пришли, так я и буду знать, что ни бабушка, ни молитвы ее тебе уж не нужны.

Наташа. Да, бабушка… да что вы! Я его никогда не сниму.