Оля. И правда, какая я глупая, что выдумала! Да за что наше счастье разбивать? У других людей там деньги большие, богатство, а у нас что? Только любим мы друг друга, так кому же до нас дело!
Рабачев. И выкинь ты из головы, чтобы никогда я от тебя не слыхал этих глупостей!
Оля. Прости, не буду. Нет, ничего! Гуляй, катайся с ней! Никто не отнимет тебя у меня… Так ведь?
Рабачев. Я думаю! Кому я нужен? Вот еще!
Оля. Она собирается, сейчас выйдет, а я садом пробегу домой. Я увижу, как вы поедете.
Рабачев. Придумает же! Ишь что ей в голову пришло!
Ренева
Рабачев. Еще бы! Конечно, перегоним.
Ренева. Мы шибко поедем?
Рабачев. Шибко не шибко, а кому с непривычки, так дух захватывает.
Ренева. Знаете ли вы, что вы очень красивый молодой человек?
Рабачев. Я знаю, что много есть лучше меня и что я самый обыкновенный…
Ренева. А зачем конфузитесь?
Рабачев. Да не. надо совсем этого говорить. Что за разговор?
Ренева. Послушайте… донесите меня на руках до тарантаса!
Рабачев. Это зачем? Разве у вас своих-то ног нет?
Ренева. Я пошутила… А вы думали, что я серьезно?
Рабачев. Нет, не шутили, а попытать хотели.
Ренева. Что попытать?
Рабачев. Нельзя ли оседлать меня.
Ренева. Вот фантазии!
Рабачев. Да уж это верно! Только вот что: на лошадях моих катайтесь сколько угодно, а на мне — зачем же!
Ренева. Вы любили когда-нибудь?.. А может быть, любите и теперь?
Рабачев. Ведь я говорил, что вам другого кавалера надо.
Ренева. Почему же?
Рабачев. Вы всё про любовь; а я про любовь разговаривать не умею.
Ренева. Да, конечно, кто умеет любить, тот разговаривать про любовь не любит.
Рабачев. Да я не знаю, умею ли и любить-то. Поедемте!
Ренева. Не знаете, так узнать надо. Уж я узнаю.
Рабачев. Ну, хорошо, ладно, узнавайте!
Действие третье
ЛИЦА:
Ренева.
Рабачев.
Оля.
Залешин.
Авдотья Васильевна.
Дерюгин.
В усадьбе Рабачева спустя три дня. Палисадник, цветы и кусты; направо небольшое крыльцо дома; в глубине невысокий забор с калиткой.
Авдотья Васильевна. Здравствуйте, Борис Борисыч!
Рабачев
Авдотья Васильевна. Моего Семена Семеныча нет у вас?
Рабачев. Не водится и не был сегодня.
Авдотья Васильевна. Где ж это он, мои матушки? На мельнице была — нет; на хуторе — тоже! Вчера явился ночью, а нынче опять с ранней зари из дому! Верно, опять закатился на охоту свою… Потому вижу: нету дома этого ружьища поганого, сумки — тоже…
Рабачев. Ну, значит, на охоте!
Авдотья Васильевна. И что выдумал, — охоту какую-то! Допрежде, бывало, во весь круглый год-то раза два, не больше, по осени сходит, постреляет для скуки; а то уж, господи! — каждый божий день заладил, из дому совсем пропал, и не видно его. А вернется, дети на глаза не показывайся; со мной тоже ни слова; ходит, молчит, как убитый, знай только глотает рюмку за рюмкой! Пил он и прежде, да в меру, а уж это без всякой пропорции! Ох, жили три года мы, не было горя у нас, а теперь вот оно! Злые люди позавидовали, али уж попущение такое! Не знаю, что с ним только поделалось! Борис Борисыч, как вы думаете?
Рабачев. Я-то откуда буду знать?
Авдотья Васильевна. Ну все ж таки вы его приятель: может, что и говорил вам?
Рабачев. Так нашло на человека. Пройдет.
Авдотья Васильевна. Уж пора бы пройти, четвертый день это у нас идет. И в рабочую пору, — все дела стали у нас, в доме тоже всё врозь — такое расстройство! Глаза бы мои не глядели! Ох, думаю так, не завелось ли уж чего-нибудь у него на стороне?
Рабачев. Это вы про что?
Авдотья Васильевна. Знаете, ваш брат-мужчина, глаза у него завсегда не сытые, особенно касательно женского полу: своего мало, ищет чего другого.
Рабачев. Придумывайте еще!
Авдотья Васильевна. Нет, не выдумываю, Борис Борисыч, мне верный человек сказал.
Рабачев. Кто же этот верный человек?