Том 10. Аббат

Словом, положение Роланда Грейма стало действительно неприятным, и естественно, что он восставал в душе против подобной несправедливости, лишавшей его единственного, что могло еще скрасить томительное заточение в замке. Он обвинял королеву Марию и Кэтрин Ситон (мнение леди Флеминг было ему безразлично) в непоследовательности, с которою они сердятся на него за то, что явилось прямым следствием их собственных распоряжений. Не к чему было посылать его слушать столь неотразимо убедительного проповедника. Аббат Амвросий, вспоминая, лучше понимал всю слабость папских догматов. Недаром он рекомендовал ему во время проповедей и поучений старого Генри Уордена мысленно твердить «Ave», «Credo» и «Pater noster»,[33] чтобы таким путем ни на одно мгновение не склонять слух к доводам еретической доктрины.

«Не могу я дольше влачить подобную жизнь, — решил паж. — Неужели они считают меня способным на измену королеве только потому, что я с полным основанием усомнился в ее вере? Ведь это значило бы служить, как они выражаются, дьяволу из любви к богу. Лучше уж мне вообще уйти отсюда и отправиться бродить по свету. Тот, кто находится в услужении у красивых женщин, вправе рассчитывать хотя бы на благосклонный взгляд или доброе слово. Это просто невыносимо, что джентльмену приходится терпеть их подозрительность и холодность, да еще при этом находиться в пожизненном заточении. Завтра же на рыбной ловле я выскажу все это Джорджу Дугласу».

Взволнованный своим смелым решением, Роланд Грейм провел бессонную ночь, а утром поднялся, все еще сомневаясь, стоит ли следовать этому решению.

Между тем случилось так, что его вызвали к королеве в необычное время дня, как раз в тот момент, когда он с Джорджем Дугласом собрался на рыбную ловлю. Паж отправился в сад узнать, каковы будут распоряжения королевы. Но когда он появился перед ней с удочками в руках, Мария Стюарт, обернувшись к леди Флеминг, сказала:

— Мэри, придется придумать для нас какое-нибудь другое развлечение, ma bonne amie;[34] наш скромный паж уже составил себе программу увеселении на сегодня.

— Я говорила с самого начала, — ответила леди Флеминг, — что вашему величеству не приходится рассчитывать на общество этого молодого человека, которому его связи с гугенотами доставляют возможность проводить время куда приятнее, чем оставаясь с нами.

— Мне бы хотелось, — вмешалась Кэтрин с возбужденным, раскрасневшимся от обиды лицом, — чтобы друзья этого молодого человека забрали его подальше от нас, а на смену ему привезли бы пажа, который (если такая вещь возможна) был бы верен своей королеве и своей религии.

—  — Первая часть вашего желания легко может быть выполнена, миледи, — сказал Роланд Грейм, будучи не в силах более сдерживаться под этими падавшими со всех сторон ударами, и чуть было не добавил: «Я искренне желаю вам подыскать на мое место такого пажа, который (если такая вещь возможна) сносил бы все дамские капризы и не сошел с ума». Но тут он, к счастью, вспомнил, какие угрызения совести ему приходилось испытывать всякий раз, когда он в подобных случаях давал волю своему от природы несдержанному нраву, и, стиснув зубы, подавил этот державшийся на кончике языка упрек, столь неуместный в присутствии ее величества.

— Ну что же вы стоите, точно в землю вкопанный? — спросила королева.

— Я ожидаю распоряжений вашего величества, — отвечал паж.

— Мне ничего не нужно от вас. Ступайте, сэр! Покинув сад и направляясь к лодке, он отчетливо расслышал, как Мария Стюарт укоризненно заметила одной из фрейлин:

— Вот видите, в какое неловкое положение вы нас поставили!

Вышеописанная короткая сцена окончательно утвердила Роланда Грейма в его намерении по возможности скорей покинуть замок, и он решил безотлагательно сообщить об этом Джорджу Дугласу.

Этот джентльмен, по обыкновению молча сидевший на корме небольшого челна, которым они пользовались в подобных случаях, приводил в порядок свои рыболовные принадлежности и время от времени знаками показывал сидящему на веслах Грейму, куда нужно грести. Когда они были на расстоянии одного или двух фёлонгов от замка, Роланд положил весла и отрывисто заявил своему спутнику:

— Любезный сэр, с вашего позволения, я бы хотел сообщить вам нечто весьма важное.

Меланхолическую задумчивость Дугласа как рукой сняло; его лицо мгновенно приняло выражение острого, напряженного и жадного интереса, какое бывает у человека, ожидающего услышать весть о чем-то тревожном и весьма значительном.

— Мне до смерти надоел замок Лохливен, — продолжал Роланд.

— И это все? — спросил Дуглас. — Вряд ли найдется в этом замке хоть один обитатель, который не мог бы сказать о себе то же самое.

— Возможно! Но я не рожден в этом замке и не являюсь узником. Следовательно, мое желание покинуть его вполне обоснованно.

— Столь же обоснованно было бы ваше желание покинуть замок, если бы вы родились в нем или были его узником.

— Но я не просто желаю покинуть замок Лохливен, — настаивал Роланд, — я твердо решил осуществить это желание.

— Принять подобное решение легче, чем его выполнить, — ответил Дуглас.