Том 1. Здравствуй, путь!

Действительно, печку словно подменили. Раньше при непомерно широких трубах почти все тепло вылетало на улицу. Печка нагревалась медленно и быстро остывала. Сузив последнее колено, бригадир заставил, тепло дольше ходить в утробе печки и трубах, нагревать дом, а не божий свет.

Тансыка приняли в землекопы. Подписывая приказ об этом, Леднев предупредил:

— Убежишь еще — обратно не являйся! И теперь зря принимаем, поблажка.

Тансык осмелился сказать, что и в бегах он немножко работал — хорошо говорил про дорогу, давал всем пробовать свой плащ, щупать куртку, делал маленькую вербовку.

— Уж не хочешь ли ты получить за это? Нет, за это не платят. — И Леднев начал возмущаться на всю контору: — Вот как они ценят свое, к нему и прикоснуться нельзя бесплатно. К такому чумазому — и даром противно, а он еще требует: плати.

Тансык заикнулся было, что совсем ничего не хочет, но веселые рабочие парни начали окружать его со смехом: «Становись в очередь. Касаться осторожно, одним пальчиком», — и Тансык убежал, не договорив. Своего коня и праздношатающегося верблюда он сдал по твердой цене на транспортный двор. Пусть и они работают, довольно жрать траву даром: ее так мало, что не хватает и рабочему скоту. Часть денег он израсходовал на себя — купил праздничный костюм городского фасона, в каких щеголяли русские рабочие, часть истратил на Исатая, купил ему теплую зимнюю одежду. Он не скупился, даже наоборот — избавлялся от денег, чтобы они не тянули его на побег. А жить можно было хорошо и на те, что давали за работу без лени и уверток.

При всяком мал-мала удобном случае он толковал рабочим из казахов:

— Держитесь за дорогу. Теперь в степи самый приятный тот человек, который был на дороге. Кто ничего не знает про дорогу, тому не радуются, того не хотят угощать. Когда я бегал и ничего не мог сказать про дорогу, Аукатым выгнал меня из юрты. Теперь он примет, зарежет барана и посадит выше всех гостей.

Многие из казахов, думавшие убегать, переменили свое намерение.

Все, кто близко сталкивался с Фоминым, начали замечать странности в его поведении: он читал днем, ночью, за обедом, стол и топчан в юрте завалил книгами, собранными по всему строительному городку. Но их оказалось мало, и он через шоферов получил еще целый тюк из Алма-Аты. Речь его сделалась отрывистой и подчас путаной, лицо — болезненно озабоченным.

Инженер Леднев, бригадир Гусев, предрабочкома Козинов явились к Фомину и застали его за разрезанием новой книги. «Не будет, должно быть, этому конца», — подумали они и обменялись многозначительным покашливанием.

— Садитесь! — кивнул Фомин и выхватил из кучи том в старинном кожаном переплете. — Я хочу прочитать вам одну штучку.

— Мы не за этим, — грубовато осадил его Леднев, взял книгу и бросил назад в кучу. — Нужно обсудить коренизацию.

— Завтра, — предложил Фомин.

— Сегодня, немедленно! — настаивал Леднев. — Администрация больше не может терпеть поденщину.

— Сегодня у меня уже назначена встреча с Тансыком и Гонибеком. Отменить ее не могу. — Фомин снова взял книгу и начал громко читать о байге:

«Гоньба на лошадях, драка из-за козла, борьба и бег — любимые забавы казахов. Честолюбие, желание быть первым прививается казахам с детства, и у большинства вырастает в страсть. Победители на байгах получают большие подарки, прославляются акынами, считаются лучшими женихами. Казах из-за чести быть победителем может одолеть любые трудности». — Каково? — Фомин прищурился. — Это, по-моему, ключ. На этом можно сыграть.

— Что сыграть? Как сыграть? Нам не до игры, — зашумел Леднев и вышел. За ним вышли и Гусев с Козиновым.

По дороге все обсуждали увлечение партсекретаря книгами.

— Оно неспроста, не от безделья, а наоборот — к делу, — предполагал Козинов.

— Ну, что можно сделать из какой-то байги?! Игра, забава, пустая трата времени, — возмущался Леднев.

— Интересно, о чем он будет толковать с казахами. И почему секретно? — беспокоился Гусев. Тансык с Гонибеком работали у него на выемке, и ему казалось, что разговор будет о нем.

Тансык и Гонибек с довольным причмокиванием пили смоляно-черный кирпичный чай. Приготовила его Шолпан специально для них по-казахски. В пиалы, тоже казахские, разливал сам Фомин. Попутно он расспрашивал казахов о всяких разностях и будто невзначай спросил Тансыка:

— Мне говорили, что ты уезжал куда-то. Ну, как ездилось? Как жилось там?