Том 1. Здравствуй, путь!

В часы ночного затишья он припоминал, обдумывал голоса людей, машин, коней, верблюдов — весь долетавший до него шум. В первое время этот рьяный следователь и слепой соглядатай жизни колебался, как камыш в проточной воде, становился то другом, то врагом строящейся дороги. Потом начал сильней склоняться в одну сторону: Турксиб — хорошее дело. Будь у меня глаза, я стал бы помогать стройке.

Наступала зима. Свирепый курдай-ветер третий день гнал колючую поземку из песка и снега, хоронил ею и возведенное и едва начатое земляное полотно дороги, забивал выемки до того плотно, что их приходилось снова пробивать бурением и взрывчаткой, разгонял с открытых работ людей, громоздил сугробы, останавливал ими машины.

Елкина курдай-ветер застал в дороге, прохватил насквозь и уложил в постель с высокой температурой. Но обстоятельства были таковы, что и лежа инженер продолжал работать: читал сводки, докладные записки, заявления, подписывал бумаги, принимал людей.

Ему помогал бригадир Гусев, приехавший с линии на Луговую принимать новую партию дорожно-строительных машин.

Елкин жил в новеньком бревенчатом доме еще без капитальных печей, а с железными времянками. Он лежал на своем топчане, бригадир сидел на другом, для приезжающих издалека с ночевкой.

— Дорогу мы, конечно, построим, и в срок, может быть, даже раньше… Но что получится у нас с кадрами из местного населения — не знаю, — говорил Елкин, то прикрывая одеялом, то открывая свое разгоряченное, покрасневшее лицо. — У меня целая папка строжайших приказов довести число рабочих-строителей из местного населения где до сорока, где до шестидесяти и даже восьмидесяти процентов. Из казахов же мы должны подготовить машинистов на компрессорах, тепловозах и экскаваторах, затем и построенную дорогу должны если не полностью, то наполовину обслуживать казахи. Планируется за четыре-пять лет обучить шесть с половиной тысяч железнодорожников: рабочих, проводников, слесарей, кочегаров, машинистов, начальников станций. А они то ли не понимают надобности, то ли не хотят учиться. До сих пор мы не сделали из них даже сколько-нибудь сносных землекопов. Одни жалуются: тяжело, просят назначить их инженерами. Другие того хуже — убегают в казенной спецовке, угоняют лошадей. Говорю прямо: не знаю, кого выделить вам в кузнецы, в бурильщики, на кого указать: вот благодарный материал, шлифуйте — и будет работником. Вам предстоит много хлопот и труда.

Бригадир попросил разрешения закурить и завернул большущую цигарку из книжки нарядов. Тонкой курительной бумаги на стройке не было, а книжек из такой бумаги завезли на два Турксиба.

Накурившись всласть, бригадир старательно откашлялся — приготовился к серьезному разговору — и начал:

— Я знаю здешний народ, и жил и воевал вместе ним. Крепкий, сообразительный, можно с ним дела творить. Но, как бы это получше сказануть, наследство у него плохое. Народ живет старым-старыми повадками, от времен Мамая. Знает только лошадку да кнутик, одним словом, народ-пастух. Другой работы не пробовал. Лопата, лом против кнутика кажутся горой. Да, с ними придется поработать засуча рукава. Что удивительно: верхом снесет и голод и холод, а погреться с лопатой трудно. Не привык.

Бригадир встал, сдернул полушубок из черной овчины и бросил подальше от себя:

— Мажется, дьявол.

Новый полушубок, черной-пречерной, впрямь «дьявольской» масти, сильно выкрасил шею и руки Гусева. А потом уже сам Гусев расписал себе все лицо, как перед спектаклем. Тронет пальцем нос — темное пятно, почешет висок, ухо — грязный развод.

От полушубка Гусев перенял кислый запах овчины, все принюхивался сам к себе и ворчал:

— Скоро ли из него выветрит кислятину? Чих от нее. И что же думаете делать с казахами?

— Стрелочников, смазчиков, кочегаров… уже готовят профшколы и курсы. Но не делать же это самое для землекопов. Их тысячи. И дело такое простое. А порой трудно понять, чему надо учить, что толкает их на убег. Вот один работал с первого дня — и вдруг убежал, унес спецовку, угнал коня. Бегал с полгода — вдруг на днях вернулся, просит снова взять на работу. Ну, поймите, почему убежал, зачем вернулся? За новым комплектом одежды? Возможно. Работать по-настоящему? И это возможно. Тут и гадай — принимать не принимать, — сетовал Елкин.

— Приняли? — спросил Гусев.

— Отказали. Если уедет в степь, значит, летчик, толку не жди. Такого не жалко. А будет добиваться работы — приму. Парень с качествами, был у нас проводником, переводчиком, умеет агитировать. И черт его дернул удрать.

— На одежонку польстился.

— Скорее испугался тяжелой работы. Я его в землекопы назначил, прочил в бурильщики и дальше по вашей части. Ловкого молодого парня жалко пихать в сторожа или дровоколы. Да ты знаешь его, — Тансык.

— Вернулся… — Ко всему относящийся спокойно, тут бригадир всполошился. — Этого мне надо повидать обязательно. Мы с ним в некотором смысле братья. Зайду сегодня же.

— Затопи-ка печурку, — попросил Елкин.