Том 1. Здравствуй, путь!

— Мало, только день и ночь. День желтый, как песок, ночь темная, как дым. Тебя не вижу совсем, узнаю по голосу.

— Ты поедешь со мной и послушаешь, какие у нас пошли дела.

При очередном агитационном выезде Исатая усадили в самую гущу пассажиров, чтобы при любой дорожной неприятности старика не ударило чем-либо. Тансык особо для него рассказывал больше и вдохновенней. В конце пути Исатай пожаловался:

— Мне не везет, всю жизнь видел плохое, а когда началось хорошее — бог закрыл мои глаза.

Двадцать восьмого октября 1927 года на заседании Совет труда и обороны постановил: «Туркестано-Сибирская железная дорога призвана в первую очередь разрешить задачу снабжения Средней Азии хлебом и обслуживать десятки миллионов населения Средней Азии и Сибири. Эта задача может быть выполнена только принятием Чокпарского варианта».

Совет труда и обороны постановил: «Утвердить Чокпарское направление для южного участка Туркестано-Сибирской ж. д.» Елкина назначили начальником строительного участка Луговая — Чокпар.

На очередном профсоюзном собрании Елкин отыскал Козинова и сказал:

— Ну, брат, радуйся: наша взяла!

— Я что, — проворчал скромно Козинов, — копошился, а толк какой, все равно что от блохи.

— Лишний козырь и большой — голос рабочих.

На том же собрании Козинова выбрали председателем рабочего комитета. Он ринулся в новое дело — в подбор опытных и дисциплинированных рабочих кадров, в борьбу с рвачами и пролазами, хлынувшими на Турксиб за деньгами и профбилетами.

Елкин, считавший профсоюзную работу менее важной, чем строительство, истолковал уход Козинова в преды как ошибку и, придя в рабочкомскую юрту, сказал:

— Мне, брат, с тобой надо поговорить, мне не нравится. Ты хороший бурильщик, я тебя метил на выемку бригадиром, и вдруг — в кабинет, разбирать сплетни. Ты — мужик серьезный и не к лицу тебе мыкаться по разным РКК, выпускать стенные газетки. Скалы — вот твое дело!

— Я, Константин Георгиевич, думаю совсем наоборот.

— И напрасно, напрасно: измызгают тебя по мелочам, — изболтаешься, обленишься, разлюбишь производство, потеряешь лицо и станешь «человеком из рабочкома». Видел я таких, знаю. Посидит месяц-два, глядишь, ускакал в другое место, в третье. Ни производства он не знает, ни рабочих, ни обстановки, какой-то коммивояжер — и везде и нигде, и толку нуль.

Козинов попытался доказать, что хороший профсоюзный организатор ценнее хорошего бурильщика, и особенно в условиях Турксиба, где профсоюзы слабы, где главной массой будет неорганизованный сезонник и грабарь, не изживший предпринимательских и кулацких привычек. Но инженер замахал руками, торопливо заговорил:

— Бурильщик есть бурильщик, а человек из рабочкома — потерянный бурильщик, мертвая душа. При нашей бедности сидеть бурильщику в предах, простите, хищничество, преступление! — и вышел. Его отношение к Козинову резко переменилось, он отбросил былую простоту, взял подчеркнуто вежливый, таивший пренебрежение тон, именовать стал в глаза уважаемым товарищем, а заглазно «человеком из рабочкома».

На Луговой началось, по оценке одних, столпотворение, по оценке других, чудесное преображение. И проходящие мимо и особые поезда везли сюда плотников, грузчиков, землекопов-грабарей с лошадьми и двухколесными тележками-грабарками, круглый и пиленый лес, шпалы, рельсы, грузовые автомобили, тепловозы, разобранные на части экскаваторы.

Казахи удивлялись на грабарей, и знающие русский язык кричали им:

— Зачем привез кони? Здесь кони много, пять — семь рублей голова.

— Ваши не годятся нам, — откликались грабари. — Ваши дикие, знают одно седло, а наши умные, ученые, знают и седло, и хомут, и оглобли, и постромки.

— И наших можно учить.

— Говорят: сам скорей помрешь, чем научишь.

— Возьми пробуй! — предлагали казахи коней.

— Некогда, — отказывались грабари.

Вокруг одинокого станционного домика и кратковременных изыскательских привалов за несколько дней выстроился большой город из палаток, юрт, землянок, балаганов. Он сразу получил несколько любопытных названий — юртяной, полотняный, ситцевый, копай-город.

Рядом с ним на запасном пути остановился укладочный городок, как называют поезд, в котором живут укладчики железнодорожных путей. Он вполне заслуживал это имя, в нем были вагоны-квартиры, вагоны-общежития, вагон-контора, вагон-кухня и столовая, вагон-партбюро, местком и красный уголок, вагон-кузница и слесарня, вагон — столярноплотничья мастерская, вагон-склад, вагон-лавка, вагон-амбулатория, вагон-баня, платформы с топливом. Все, как в настоящем городе.

Вдоль запасного пути вытянулся беспорядочный, ничем не покрытый навал всякого стройматериала и машин, который называли складом.