Том 1. Здравствуй, путь!

Исатая она оставляла у себя вместо своих родителей. Старик поселился в юрте, раскинутой возле балагана.

Верхом на коне и с верблюдом в поводу Тансык выехал в степь по направлению на Чокпар. Он подумал, что верблюд может пригодиться во время работы, если же не пригодится, то не будет и обузой: верблюд совсем не нуждается в заботах хозяина — и кормится и поится сам.

Тансык старался ехать прямо на Чокпар, но его постоянно сбивали с прямой то изыскательские партии, уже работавшие на равнине, то миражи. У него не хватало духу проехать поблизости и не рассказать изыскателям, что он послан в проводники к Елкину, не показать им бумажку с его фамилией. От работы на Длинное Ухо он полюбил болтать, привирать, похваляться. И еще больше, чем изыскатели, его задерживали миражи, особенно один: группа всадников, бродившая в степи. Она показывалась то в полуденной, то в закатной, то в ночной, то в утренней стороне. Изыскатели уверяли, что это — группа инженера Елкина, они узнавали и всадников и коней, а ловить их советовали совсем в другом месте, в горах. И Тансык немало потратил времени на разговоры и гаданья, куда же направиться ему.

Вечером он подъехал к Чокпару и, оставив коня с верблюдом пастись, взобрался на высокий утес поглядеть оттуда, нет ли костра. Ведь где огонь — там и люди. В одном из ущелий слабо, наподобие далекой звезды, мерцал маленький костерок. Тансык взял за поводья коня с верблюдом и пошел на огонь. Вокруг него сидели четыре человека, ели копченую колбасу, черные сухари и запивали чаем из железных кружек, — определенно изыскатели. Тансык уже вдоволь навидался таких — сильно обросших волосами и бородами, загорелых и обветренных, как он, дитя суровой земли, одетых в одинаковые тяжелые сапоги и брезентовые спецовки. Это были: руководитель группы — пожилой, седоватый инженер Елкин, его помощник — молодой инженер-мостовик Калинка и два рабочих парня.

Тансык поздоровался и спросил, куда едут люди.

— Ищем дорогу, — ответил Калинка, потом добавил: — Вернее сказать, кружимся, топчемся на одном месте.

— Отчего? — поинтересовался Тансык.

— Наше дело такое.

— Я тоже ищу, — сообщил Тансык и подал Елкину, как старшему, бумажку с его фамилией. Тот вертел ее довольно долго, обыскал всю глазами, но не нашел ничего, кроме своей фамилии, и спросил удивленно:

— И все?

— Да.

— Кто писал?

— Моя сестра, Шолпан. Она работает на телеграфе.

— Тогда, наверно, есть телеграмма.

— Нет, одна эта бумажка.

— Зачем же приехал ты?

— Работать. Шолпан сказала: самому большому инженеру нужен хороший проводник, и вот послала меня.

— Я — не самый большой инженер, есть гораздо побольше, — сказал Елкин. — Но проводник мне зло нужен. Молодчина — твоя сестра, и ты — молодчина. Садись ужинать.

Изыскатели, потеснившись, освободили для Тансыка место. Он отвел коня и верблюда на ближайшую луговинку пастись, затем подсел к огню. Перед ним на гладкий чистый камень изыскатели положили довольно много колбасы, сухарей, поставили кружку с чаем.

Поужинав, закурили, разговорились. В детстве от брата Утурбая и Романа Гусева, потом от русских, с которыми встречался, работая на Длинное Ухо, Тансык научился балакать по-русски. Елкин рассказал Тансыку, что он с группой ищет место для железной дороги, делает первый объезд, первый осмотр местности. Верно, он просил наладить к нему опытного проводника.

Тансык поспешил похвалить себя: он тут знает все, и для убедительности начал называть разные места: ущелье Зарезанного Барана, колодец Хромого Верблюда, Камень Грозы.

— Повтори-ка, — попросил Елкин. — Я запишу.

— Зачем?

— На память.

— Помнить у тебя есть глаза и уши.

— Они уже полны: я много видел и слышал, — объяснил Тансыку Елкин. И в его памяти быстро, словно в кино, мелькнула картина беспокойной жизни: бедное детство в семье деревенского учителя, жизнь на гроши в гимназии и путейском институте, работа на далеких железных дорогах, Забайкальской, Мурманской, затем под вражескими снарядами на путях, разрушенных в мировую и гражданскую войну.

«Э… гнилые глаза и плохие уши», — подумал Тансык и сказал, что он тоже много видел и слышал, но пока ничего не позабыл.

— Когда, где — много-то?! — посомневались изыскатели. — Такой молодой — и много…

Тансык сказал, что он — вестник Длинного Уха, всю жизнь перевозит новости, ни одна из степных историй не миновала его.

— Вот это должность! В тех историях, пожалуй, больше сказок, сплетен. И все равно развеселая должность, — принялись было зубоскалить рабочие. Но Елкин шикнул на них и продолжал разговор с Тансыком: надо найти для дороги такое место, чтобы могла ходить шайтан-арба.

— Конь ходит, верблюд ходит, баран ходит… найдем, — обнадежил Тансык.

А инженер внушал ему:

— Арбе нельзя круто, не возьмет. Она и сама тяжелая, железная, да еще хвост вагонов.

— Знаю, знаю, — твердил Тансык, видавший всякие поезда. Когда инженер заговорил об оплате, Тансык сказал, что согласен работать за любую.

— Ладно, не обидим, — пообещал инженер.

Рабочие заинтересовались, сколько же зарабатывал Тансык на перевозке новостей.

— Обед, чай, кумыс.

— А денег?

— Мало, редко.