Том 1. Здравствуй, путь!

Замечаю у бригадира нетерпение и приостанавливаю поток своего любопытства. Он придвигает ко мне исписанные листы и говорит:

— Про меня тут есть? Прочитай!

Не успел я прочесть и двух страниц, как он остановил меня:

— Ты мне то место, где я поминаюсь, а не какой-то бригадир.

— Это все про тебя, все.

— Вижу, дела мои, а имени моего нету.

— Я опасался, удобно ли. Боялся тебя обидеть.

— Пиши прямо: Гусев, бригадир по механизации, краснознаменец. Пускай знают.

— Краснознаменец, это уж потом, на постройке ты не был им.

— Правильно, так и напиши: за все свои подвиги получил орден. — Он внимательно выслушал все, что касалось его, потом достал книжечку, полистал и заметил: — В точности, как было. Только два подвига, — но помню, рассказывал ли тебе про них, — совсем не упомянуты. Где-нибудь их надо упомянуть.

Я заглянул в его книжечку — подробнейшее описание всех бригадировых дел, заверенные подписями свидетелей, рабочкомов и администрации, и обещался упомянуть про забытые подвиги.

Первый подвиг

Дело было на Чокпаре в первый год строительства, когда вся механизация Турксиба находилась под наблюдением американца Чемберса, представителя фирмы «Чикаго-пневматик».

Чемберс прибыл на Турксиб вместе с компрессорами, купленными у названной фирмы, и должен был научить турксибовцев обращению с этими аппаратами. Худо ли, хорошо ли учил Чемберс, — об этом до сих пор между турксибовцами споры. Я встречал турксибовцев, гордых американской выучкой. Но работал он скверно. Что ни день, то у компрессоров сгорали шланги.

Горят и горят. А метр шланга стоит несколько рублей золотом и купить их можно только у той же фирмы «Чикаго-пневматик», так по договору.

— Не может быть, чтобы не было никаких средств, — много раз говорили Чемберсу.

У него один ответ:

— В Америке тоже горят.

— Тогда нет смысла работать машинами!

— Это ваше дело.

И создалась целая партия машиноборцев. Компрессоры поносились всячески, лом, кирка и лопата изображались лучшими, чуть ли не вечными орудиями для скальных работ.

Появился Гусев, походил, поглядел и решил, что Чемберс вредительствует. Покопался в своем опыте и предложил — около машин, где горели шланги, поставить железные трубки. Чемберс — против, но тот все же испробовал, и шланги перестали гореть.

Сам бригадир эту выдумку иначе не называет, как подвигом, и говорит о нем, волнуясь, с дрожью в руках.

— Сволочи. Ты знаешь, мы ведь получили из Америки инструкцию, когда уж все сделали, после смычки, и там прямо сказано — на пятьдесят метров от машины, где воздух шибко нагревается, ставить железные трубки, а потом уж резиновые. Знай я это раньше, я пришил бы Чемберса. В первый раз мне стало сумнительно вот как: встретились с Чемберсом и выпили. Он любил водку. Я говорю: «Мне бы на свое место, в механики», — был я тогда без определенного дела. А Чемберс говорит: «Мне бы заработать у вас мильён, и можно до дому». Тут я и взял его под подозрение. Негде было заработать ему, кроме как на поломке машин. Он за каждую получал процент от своей фирмы. Тут от злости я и выдумал поставить вместо шлангов железные трубки.

Второй подвиг

Остановились экскаваторы: вышла нефть и дров не случилось. Вспомнил Гусев, что есть в Швейцарии большой тоннель, где потухают от недостатка кислорода паровозные топки, и тогда выводят паровозы сжатым воздухом. Взял он два компрессора, надул экскаваторный котел вместо пара сжатым воздухом, и машина заработала.

Выслушав про себя, Гусев попросил читать про других. Он часто похмуривался, ему не нравилось, что я многим его соработникам и друзьям дал выдуманные имена и вольно обращался с фактами их жизни.

— Герой, а почему он Елкин?! Надо бы под настоящим именем выпустить, надо бы, заслужил.

Я сказал, что в литературе свои порядки, по которым менять имена можно, а иногда и необходимо, но Гусев не утешился этим:

— Жалко героев прятать. Героев надо показывать.

Прощаясь, бригадир дал мне совет:

— Ты разную шушеру, вредителей, лентяев выбрось. И любовь тоже поубавь. Оно верно, любовь у нас была, только пользы от нее дороге никакой, больше вреда, и волыниться с ней не стоит. Дай мне вредителей, лентяев, пьяниц, бабников, и что я с ними сделаю? Да ничего, сяду! И ты с этой публикой сядешь. Ты строй свою дорогу так, как мы строили. Сперва подбери надежные кадры, а потом уж и крой!..

Я решил быть послушным: весь пройденный путь перечеркнул жирным крестом, вернулся к первой строчке и начал подбирать кадры по совету Гусева — на пьянице, вредителе и бабнике далеко не уедешь.

Мне не раз приходилось слышать, что в будущем литература, как и всякое художество, умрет за ненадобностью. Вопрос не суть важный, ведь дело идет о будущем, но все же не очень приятно сознавать себя сыном племени, обреченного на умирание, не очень утешительно, сидя над бумагой, ощущать в пальцах холодок той грядущей смерти. Куда утешительней сознавать себя сыном племени нужного, вечного. Бригадир Гусев дал мне эту утеху, дал надежду, что литература не умрет, пока будут люди.

Чем пахнут рельсы?