Том 1. Здравствуй, путь!

— Отдам, как того северного дурака. Тот по сухой реке задумал плавить, а этот в декабре. Попадешь в Соловки, будешь знать, как разевать рот на здешние реки. — Елкин рассерженным котом кружился по юрте, сердито фыркал, раздувал усы и нервно похватывал руками. Почувствовал, что в кармане сидит Тигра, вытащил полусонного за шиворот и бросил в угол:

— Ленивая тварь, только дрыхнет да мешается, все плечо оттянул.

Вошла Глушанская. Елкин подскочил к ней и закричал, как унтер на бестолкового новобранца:

— Зачем? Нам некогда!

Девушка, зажав уши, вынырнула из юрты.

— Подожди, вернись! — вдогонку ей крикнул Елкин. — Перевяжи-ка ему руку!

Сетчатой, слегка шуршащей ленточкой бинта Оленька пеленала руку Ваганова. Сам он, одетый в слишком узкий и короткий костюм Елкина, с несчастным видом проигравшегося в пух и прах, переминался с ноги на ногу и отводил от девушки расстроенное, испуганное лицо. Елкин, выбросив на Ваганова весь гнев, молча ходил вокруг печки и глядел под ноги пустыми, ничего не видящими, глазами.

— Не разобьем, попробуем ездить через затор, — сказал Ваганов.

Елкин забурчал:

— Правильно, будем ездить. А в самую горячку он треснет под каким-нибудь обозом. Дурость, чушь!

— Тогда наведем мост, а весной пораньше снимем, чтобы не смыло.

— Река разломает затор, и мост твой где будет? В Балхаше. Никакой ёрни, надо немедля разбивать! А паром в безопасное место.

Глушанская вопросительно поглядела на Ваганова, до того она думала, что он управился с затором и приехал к ней.

Он торопливой улыбкой утешил ее: не трусь, мол, бывает хуже.

Рука была перевязана, девушка отошла в угол и села читать газету.

— Так, значит, в Соловки? — Елкин ядовито скривил губы. — А я хотел было дать тебе отдых. — Скользнул глазами по девушке. — Сам виноват, слишком самонадеян.

В руках девушки сильней зашуршала газета.

— Все делал хорошо, блестяще — лес, фураж… — продолжал Елкин. — А под конец смазал. Что же, позвать милиционера и отправить прямо к следователю?

Оленька отбросила газету и, превозмогая колючую дрожь, схватившую ее за горло, спросила:

— Неужели так серьезно?

— Нет, нет! — закричал Ваганов и замахал забинтованной рукой. — К следователю? Я не дамся!

— А что вы сделаете? — казенно спросил Елкин.

— Взорву! Да, да, взорву! — Ваганов обрадовался, что случайно, по какому-то непроизвольному сцеплению ассоциаций, он нашел выход из тупика, и яро схватился за него. — Дайте мне взрывников, аммонал, и завтра же затора не будет. А послезавтра снова наведем переправу Ну, давайте же приказ! — Он подбежал к Елкину. — Петрова и взрывчатку!

Елкин взялся за телефон.

— Огуз Окюрген! Товарищ Дауль, скажите — можно взорвать затор на Кок-Су? Вам случалось рвать лед? Можно? Говорите ясней, не понимаю. — Елкин морщился и отстранял трубку: булькающее кваканье и мычание, вздохи и бесконечные повторы Дауля раздражали ухо. — Дело обыкновенное? Великолепно! Сейчас же пошлите ко мне Петрова. Через час должны выехать. — Елкин повернулся к Ваганову. — Иди на конный за лошадьми!

Полутонна взрывчатки, разделенная Петровым на несколько зарядов, отбросила лед от берегов, раскрошила на мелкие куски, и он спокойно умчался в Балхаш.

Вместо парома с малой пропускной способностью был наведен понтонный мост, и по нему гулко застучали обозы с овсом и сеном.

Ваганов с письмом от Глушанской в кармане (он взял его как оправдательный документ) приехал на участок и зашел к Елкину.

— Вы меня не вернете этапом? — спросил, подавая левую руку, правая была все еще забинтована. — Я приехал на законный, пообещанный вами день.

— Не верну. — Елкин оттолкнул папки-дела, которыми занимался, поласкал дремавшего на коленях Тигру. — Мне… я хочу вас предупредить. Вы будете говорить с Оленькой?

— Думаю. — Ваганов беспокойно зашвыркал носом. — Собственно, за этим и приехал. А что такое, о чем вы хотите предупредить?

— Сделайте осторожно, не испугайте Оленьку. Я предпочел бы все это немножко оттянуть. Впрочем, как хотите. Для меня непривычна роль отца, выдающего замуж свою дочь. Не приходилось еще ни выдавать, ни женить. И я решительно не представляю, отчего удаются браки и отчего не удаются.

Ваганов с Оленькой шли по ущелью Огуз Окюрген. Отлакированные льдом стены ущелья отбрасывали жгучий холод. На дне и склонах ущелья копошились хмурые молчаливые люди. Оголтелый ветер перехватывал им дыхание, мерзлая земля плохо поддавалась бурам и лопатам, летняя спецовка не грела. Бодрость, шутки, гомон, крики и смех, заполнявшие еще недавно ущелье, смолкли вместе с первым морозом. Оленька говорила сквозь ветер:

— Папочка, Козинов, Фомин, бригадир, завхоз — прямо несчастные люди. Мне иной раз так хочется побежать, сделать, поругаться, померзнуть за них. А я мешаюсь только, то не так соединю, то забуду передать порученье.

— Если уж говорить о несчастных, то самый несчастный я, — пожаловался Ваганов.

— Вы? — От удивления девушка споткнулась и остановилась. — Не верю. Несчастного по одной походке видно — либо он чуть волочится, либо трепыхается весь.