Том 1. Тяжёлые сны

На север от собора раскинулись здания местного войска: кирпичная двухэтажная казарма, деревянный манеж и каменный домик — канцелярия воинского начальника. Здесь тоже огороды, мелькают фигуры солдатиков в красных рубахах, и они кажутся мирными людьми. А у казарменной стены упрямо стоит себе в бурьяне картонный супостат с намалеванным ружьем — мишень для стрельбы.

Между казармою и восточными воротами крепости четырехугольный пруд тускнеет свинцовою, неподвижною поверхностью. Он смотрит на все, что проносится над ним, и сердито молчит. Зеленая ряска затягивает его по краям.

Южная подошва вала желтою полосою дороги отделяется от реки, мелкой в этом месте. Здесь она делится на два протока и охватывает Воробьинку. С остальных трех сторон подошву вала обнимают огороды и зеленые пустыри.

На южной, короткой стороне вала красуется на верхней площадке беседка, она пестро раскрашена и украшена резьбою в русском стиле. Герб губернии намалеван на всех шести наличниках беседки. Беседка — память недавнего посещения: из нее высокий гость любовался городом. Решено было ее сохранить за красоту и как памятник.

Логин и Клавдия встретились на дорожке вала, обменялись несколькими словами, прошли в беседку и молча сели. Клавдия сжимала костяную ручку зонтика и постукивала им по деревянному полу. Логин рассеянно глядел на город.

Отсюда город был красив. Березки у подножия вала не заслонили вида. Тополя с обрубленными вершинами, верхние ветви которых все-таки немного закрывали город, росли только на восточной террасе. Здесь их не было.

Центральная часть города у большого моста видна была как на ладони. Зеленые сады у каждого дома, — лиловая пыльная даль полу скрытых домами улиц, — сероватые груды деревянных домишек с красными, синими, серыми кровлями, то яркими после недавней окраски, то тусклыми и смытыми дождем, — бурые изгороди и заборы, которые изогнулись во все стороны, — все это красиво смешивалось и производило впечатление жизни мирной и успокоенной. Случайные резкие звуки оттуда наверх не долетали. Изредка проходящие крошечные фигуры людей казались безмолвными и бесшумными; копыта лошадей точно и не стучали по камням отвратительной мостовой, и колеса медленно двигавшегося по базарной площади тарантаса, казалось, не грохотали; жесты встречавшихся походили на игру марионеток.

Река изгибалась красивыми плесами. На ней были раскиданы маленькие купальни. Около иных вода плескалась — там купались. Кое-где мальчики удили рыбу и входили для этого в самую реку. Вдали, за последними городскими лачугами, белела пена, искрились на солнце водяные брызги, сверкали тела купающихся детей. Но и детские звонкие крики сюда не долетали.

Здесь было совсем тихо. Иногда только важно жужжала пчела, медленно пролетая, да ветер шуршал в густой траве, колючей и перепутанной, и лепетал с ветками березок, которые ползли по внутреннему склону вала и никак не могли добраться до верху. Но и ветер сегодня набегал изредка, да и то слабый, не так как в другие дни.

— Я люблю бывать здесь не вечером, когда гуляют, — сказал Логин, — а днем, когда никого нет.

Клавдия подняла на него глаза, — мрачно было их мерцание, — как бы с усилием вслушалась в его замечание и спросила:

— Вы не любите толпы?

— Не люблю быть в толпе… составлять часть толпы.

— А без толпы пусто… и скучно.

— А что и в толпе? Созерцать калмыцкие обличия?

— Почему калмыцкие?

— Наша толпа всегда имеет вид азиатчины: фигуры топорные, лица не европейские… Право, Европа кончается там, на рубеже.

— А у нас что ж, Азия?

— Нет, так, просто шестая часть света… А все-таки хорошо, что взгромоздили этот вал. Можно позволить себе невинное удовольствие подниматься от земли все выше и выше. Это окрыляет душу. Город, с его пылью и грязью, внизу, под ногами, — дышится гордо и весело. После житейской мелочи и пустяковины только вот здесь и даешь себе утешение.

— Есть другие утешения в жизни! — воскликнула Клавдия.

— Какие?

— Любить, испытывать страсти, гореть с обоих концов, наполнить пылом и борьбой каждую минуту. Логин вяло улыбнулся.

— Где уж нам! Нервный век, силенок не хватает. Нам ли, с нашим темпераментом разочарованной лягушки, в приключения пускаться!

Лицо Клавдии бледнело. Она порывисто спросила::

— Чем же вы жили до этого времени? Теперь у вас есть замысел, и он даст смысл жизни. А раньше?

— Я искал правды, — тихо ответил Логин. Напряженное состояние Клавдии сообщалось и ему. Лицо его приняло грустно-строгое выражение.

— Правды? — с удивлением переспросила Клавдия. — И что же?

— Не нашел, — и только напрасно запутался в ссоры.

— Не нашли!

— Да, нигде не нашел, ни на большой дороге, ни на проселке. И искать не надо было.

— Почему?

— Умные люди говорят: была и правда на земле, да не за нашу память.

— Прибаутка! — пренебрежительно сказала Клавдия.

Логин поглядел на нее печально и задумчиво. Сказал:

— А может быть, и правда нашлась бы, да не хватило терпенья, любви… сил не достало.

— Правда! В чем она? Все это книжно! — досадливо сказала Клавдия. — Надо жить, просто жить, торопиться жить.

— Почему так непременно это надо?