Этой ночью ветреной и влажной,Грозен, как Олимп,Улыбнулся дом многоэтажныйМне окном твоим.Золотистый четырехугольникВ переплете рам, —Сколько мыслей вызвал ты, невольник,Сколько тронул ран!Я, прошедший годы отрицанья,Все узлы рубя,Погашу ли робкое сиянье,Зачеркну ль тебя?О стихи, привычное витийство,Скользкая стезя,Если рифма мне самоубийство,Отойти нельзя!Ибо, если клятвенность нарушуЭтому окну,Зачеркну любовь мою, и душуТоже зачеркну.И всегда надменный и отважный,Робок я и хромПеред домом тем многоэтажным,Пред твоим окном.
ДАВНИЙ ВЕЧЕР
На крюке фонарь качался,Лысый череп наклонял,А за нами ветер гнался,Обгонял и возвращался,Плащ на голову кидал.Ты молчала, ты внимала,Указала на скамью,И рука твоя сжималаРуку правую мою.В этом свисте, в этом вое,В подозрительных огняхТолько нас блуждало двое,И казненной головоюТрепетал фонарь в кустах.Сердце робкое стучало,Обрывалась часто речь…Вот тревожное началоНаших крадущихся встреч.Скрип стволов из-за ограды…Из глубин сырых, со днаНам неведомого сада —Помнишь ли? — косые взглядыОдинокого окна.Где та сила, нежность, жалость?Годы всё умчали прочь!И от близости осталасьТолько искра… грошик, малость,Достопамятная ночь!
«Было очень темно. Фонари у домов не горели…»
Было очень темно. Фонари у домов не горели.Высоко надо мной всё гудел и гудел самолет.Обо всем позабыв, одинокий, блуждал я без цели:Ожидающий женщину, знал, что она не придет.В сердце нежность я нес. Так вино в драгоценном сосудеОсторожнейший раб на пирах подавал госпоже.Пусть вино — до краев, но на пир госпожа не прибудет,Госпожа не спешит: ее нет и не будет уже!И в сосуде кипит не вино, а горчайшая влага,И скупую слезу затуманенный взор не таит…И на небо гляжу. Я брожу, как бездомный бродяга.Млечный Путь надо мной. «Млечный Путь, как седины твои!»