Том 1. Рассказы и повести

Советник, по крайней мере, выполнял то, что обещал: он действительно стал «изучать вопрос» и пришел к выводу, что испанский этикет в данном случае неприменим, так как родственники-дворяне особых чинов и знаков отличия не имеют. Можно было бы, конечно, исходить из древности происхождения. Но каждый из них считает свой род настолько древним, что предки его теряются в хаосе времен. Взять хотя бы почтенного Ференца Ласли — ведь он утверждает, что один его прадед носил сапоги из кожи коня Калигулы и не мог их сносить, наверное, целых двадцать лет. Бывший советник пытался подразделять родственников по возрасту, но ведь это глупо. Лишь достоинства вин определяются возрастом. И так он ломал свою хитроумную голову до тех пор, пока ему наконец удалось выработать один целесообразный метод, который он aperte[19] изложил родичам.

— В связи с тем, что вы, мои дорогие родственники, соперничаете, кому где сидеть у меня за столом, и все метите во главу стола, обижаясь друг на друга и на меня самого, я решил отныне поступать иначе. Ибо слыханное ли дело, чтобы знатные лица и целые семьи обижались, когда этого можно избежать! Решение этого вопроса я предоставлю теперь немыслящим существам. В дальнейшем будет определяться их вес, а не ваш. Исходя из этого, отныне за моим столом в день святого Михая на главное место сядет тот, кто в течение года пришлет мне самую грузную свинью. Аминь.

Но этим он только еще глубже всадил занозу лихорадочного тщеславия в пятки родственников. Состязание поначалу развивалось мирно, но, как и следовало ожидать, недолго продержалось в этом тихом русле. Семья Хеттеши прислала пока что только одного молочного поросенка; взвесив его, советник отослал расписку с обозначением веса поросенка. Фили же занес эту цифру в книгу поступления «немыслящих существ» (кстати, это был его единственный труд за всю жизнь). Семья Хайду пригнала во двор Ленделов уже солидного подсвинка, Ласли — хряка, а семейство Вайда — откормленную мангалицу; таким образом, в очередной день святого Михая, когда гости впервые были рассажены соответственно новой методе, первое место досталось тетке Вайда, а это, если учесть, что она происходила из семьи богатых будайских мыловаров и третировалась всеми как парвеню, произвело ошеломляющее впечатление на всех родственников.

Однако советник на жалобы и колкие замечания лишь улыбался да пожимал плечами.

— Ничего не поделаешь, мои любезные, я взвесил на весах, а вес есть вес. Весы — штука бессловесная, беседовать с ними может разве что свиная туша. Туша говорит за себя, а весы лишь толкуют по-своему ее разговор.

Уяснив, что последнее слово теперь за свиньями, представители рода рьяно принялись разводить коренастые, с крупным костяком породы, которые способны быстро набирать мясо и сало. Особенно умело подыскивали «фундамент» для откорма господа Редеки и Лискаи и, поскольку на самом деле говорить за них предстояло кабанам, одного назвали Цицероном, другого — Демосфеном. Всеми уважаемый Редеки предназначенную для Цицерона кукурузу велел отваривать на молоке (получится чудо, вот посмотрите!), а госпожа Лискаи каждый божий день в течение двух часов заставляла служанок почесывать спину и лопатки Демосфену, что явно доставляло последнему удовольствие — уж он-то непременно должен отблагодарить хозяев прибавлением в весе, если у него есть хоть капля совести!

Черт побери, дуэль на свиньях! Такого еще не видел свет. Добрая половина комитата лихорадочно ждала исхода; из уст в уста передавались сводки о состоянии здоровья именитых свиней, и повсюду заключались пари, какая же из них перетянет.

Пока Цицерон и Демосфен, как и предписано природой, хорошо набирали и вес и славу, вдруг — sic transit gloria mundi[20] — журнал «Современность» написал в несколько строк весть о том, что в Дебрецене некий колбасник по имени Матяш Буйдошо выкормил свинью в четыре с половиной центнера и уже показывает ее за деньги в загончике на улице Петерфиа. Со времен побега Наполеона с острова Эльбы в этих краях не слыхивали такой сенсационной вести. Свинья весом в четыре с половиной центнера! Да это же превосходит знаменитую английскую Мурфи, которую лондонские колбасники зарезали по случаю коронования прекрасной Виктории.

…Представляю, как блестели глаза тетушек! Зато лоб Редеки собрался в складки, он решил приобрести ту свинью. Он тут же снарядился в путь под предлогом, будто болен и едет в Пешт к знаменитому врачу Штали. Сам же, поднявшись среди ночи, покатил прямехонько в Дебрецен и, если не считать привалов для кормления лошадей, нигде не останавливался до самой гостиницы «Бык», точнее ее ресторана. Зато уж здесь он остановился как вкопанный, застыв на пороге при виде открывшейся ему картины.

Вокруг большого круглого стола сидели Янош Лискаи, Пал Вайда, Дёрдь Хайду, Ференц Ласли, Петер Хеттеши, Мартон Лендел — словом, все «оставшиеся дома» благородные родственники, — и с азартом играли в карты.