Том 1. Рассказы и повести

— Передано в прокуратуру на юридическое заключение. Я бросился в прокуратуру.

— Передано для разбора в министерство внутренних дел по инстанции.

На другой день я поехал в Буду, в министерство внутренних дел.

— Поскольку в деле имеется ссылка на казначея, оно передано в министерство финансов.

На третий день я справлялся уже в министерстве финансов.

— Поскольку это дело касается бракосочетания, мы переслали его в министерство по делам культа.

Войдя в раж, я тут же помчался в министерство по делам культа.

— Для выяснения отношения к воинской повинности мы передали бумаги в министерство обороны.

Эти мытарства продолжались года три; мне они порядком надоели, и хотя это было по-прежнему мое единственное дело, я никак не мог с ним справиться.

Возможно, я бросил бы всю эту канитель, не поторопи меня вдруг бедный Дюри.

— Ваша милость, дело-то мое не ждет.

— Что вы хотите этим сказать, Дюри?

— Да ведь люблю я девушку-то, нет у меня ни дня, ни ночи. К тому же к ней тут еще один подъезжает…

— Ага, ревнуем, значит? Ладно. Уж так и быть, займусь. После этого я снова взялся за дело. С тех пор оно, обойдя всех; от Понтия до Пилата, вернулось опять в городской магистрат.

Я поспешил выяснить, есть ли уже решение.

— Есть.

— Какое?

— Дело передано соответствующим властям в целях официального утверждения существования личности, именуемой Дёрдем Медве.

Месяц спустя было точно установлено, что Дюри действительно состоит в числе пребывающих на земле.

— Да, Дюри, — как-то сказал я ему смущенно, — медленно двигается дело, очень медленно. Вы на меня не обижайтесь, ибо я делаю все, что в моих силах, но эти проклятые формальности…

— Ничего, ваша милость, сущие пустяки, — ответил он со спокойной флегматичностью, — успеется.

— Как мне вас понимать, Дюри? Может, вы ее уже разлюбили?

— Разлюбить не разлюбил, но, что греха таить, не могли мы дождаться. Словом, давно уже вместе живем.

— Понимаю, понимаю. Значит, теперь не к спеху?

Спустя несколько недель я и сам увидел красотку Мари, когда она в коридоре поджидала своего Дюри. Ого, до чего же она изменилась; ее стан казался слишком округлым, а прежде белое, как молоко, лицо покрылось пятнами.

— Послушайте, Дюри, черт побери, теперь уж я говорю, что дело срочное!

Дюри беззаботно улыбался и пожимал плечами.

— Вы скверный человек, Дюри. Но есть я, и я не допущу подобных злых проделок. Уж если вы сняли сливки, то извольте выпить молоко до дна.

Я снова начал хлопоты и наконец добился решения, согласно которому Дюри должен был представить свою биографию, указав в ней, где он бывал, что делал, у кого служил в течение всей жизни.

Я сам составил документ, переписал его четко, аккуратно, снабдив заголовками.

«Curriculum vitae»[9] отдали в полицию, чтобы там разобрались и установили, соответствуют ли действительности изложенные в нем факты.

Полиции понадобилось полгода, чтобы дать свое заключение: все данные достоверны. Осталось неустановленным лишь вероисповедание просителя.

Так обстояло дело со свидетельством о возрасте, когда Дюри, явно стесняясь, снова вошел ко мне.

— Ой, спешное, очень спешное мое дело, ваша милость.

— Что так?

— Позавчера у нас родился сынок. Такой славный малыш, кабы видели: посмотрит своими махонькими глазенками — ну прямо весь город, кажется, обнял бы! Не хочется мне записывать его незаконнорожденным.

— Правильно, Дюри. Я бегу в ратушу, узнаю, как наше дело. В ратуше ответили:

— Дело снова пошло в министерство по делам культа для выяснения, как поступить в связи с невозможностью установить вероисповедание просителя.

В министерство по делам культа я пошел через неделю.

— Папку с документами (теперь уже их была целая папка!) направили в Мункач епископу с просьбой высказать свое мнение.

А время не ждало, и акушерка проявляла нетерпение, она грозилась: ребенка надо было крестить, и крестить приходилось незаконным. Сначала мы хотели приобщить его к единой греко-католической вере, но оказалось, что в столице такой церкви нет и что Будапешт является в данном случае лишь филиалом Ясбереня *.

Прошло несколько лет, прошение переходило из рук в руки (меж тем и ребенок умер), и вот наконец в нынешнем году магистрат приказал произвести специальный медицинский осмотр, дабы установить, сколько же Дюри лет, миновал ли он призывной возраст и так далее.

Одним словом, все пошло на лад и через каких-нибудь десять — пятнадцать лет свидетельство о возрасте Дюри было бы все-таки получено, но этот взбалмошный человек потерял вдруг всякое терпение, и когда дело уже находилось в самой обнадеживающей стадии, смеясь, заявил:

— Оставимте-ка это дело, ваша милость! Оно не стоит того, чтобы пальцем ради него шевельнуть. Я же не дурак, чтобы идти к алтарю теперь, с седой головой и беззубой невестой.

— Теперь?! Что вы, Дюри, помилуйте! Ведь мы только на полпути. Вы правы, если бросите все. Я еще понимаю, если бы сын был жив.

— Да, ежели бы сын был жив, — проговорил, вздыхая, Дюри, — он был бы уже взрослым и теперь хлопотал бы сам.

1888

ТЕТУШКА ПРИКЛЕР

Перевод И. Салимона