Том 1. Рассказы и повести

— Мы смело можем сделать такое допущение, ибо Ференц Келемен, если он выйдет из желудка крокодила живым на самом деле сможет составить интересный доклад на основе собственного опыта.

— Верно. Пока что все приемлемо. Но что мы этим выиграем?

— А то, что, согласно правилам, чиновника, находящегося в научной поездке, можно официально отозвать.

— Все это так, но где же развязка?

— А ежели его можно отозвать, то, стало быть, он получит выписку из решения о прекращении отпуска, ибо ее вручит чиновнику курьер, где бы этот чиновник ни находился.

— Даже в желудке крокодила?

— Минуточку, сейчас все станет ясным. Руководствуясь существующими правилами, курьер, не имея почему-либо возможности передать выписку из решения адресату в собственные руки, должен прибить ее к двери. Но поскольку на крокодиле двери не имеется, курьер обязан проникнуть внутрь крокодила, а это он может сделать только в том случае, если распорет его. Quod erat demonstrandum[8].

— Браво! Браво! — раздалось в совете министров. Все ликовали: наконец-то найдена необходимая официальная форма.

Рассказывать дальше или не рассказывать?

Желудок крокодила был вспорот, но волокита тянулась так долго, что к этому моменту Ференца Келемена там уже не оказалось.

По-видимому, за это время крокодил успел переварить его. А может, он вовсе и не заглатывал нашего почтенного чиновника.

1888

ФОРМАЛЬНОСТИ

Перевод И. Миронец 

Открыв собственную адвокатскую контору, я начал с того, что принял на службу конторского слугу — славного, на редкость порядочного малого по имени Дюри; в последовавшие за этим дни полнейшего безделья мы оба с бьющимися сердцами прислушивались к шарканью ног клиентов в коридоре, точнее — прислушивались бы, если бы было к чему: мы только мечтали услышать нечто подобное. Когда же явится первый посетитель? Кто он будет? Может, граф какой? С каким делом он придет: жирный будет куш или только постное взыскание? Впрочем, и то хлеб.

Вот, сверкая чистотой, стоит письменный стол, на нем в тисненном золотом переплете покоится устав гражданского судопроизводства, на стойке — алфавитный указатель, куда будет занесено первое же судебное дело, рядом — печать в синей краске: «Иштван Фаркаш, адвокатура, ведение дел по векселям».

Каждое утро, едва открыв глаза, я справлялся, не приходил ли кто-нибудь, и, возвращаясь после обеда, переступал порог конторы с вопросом:

— Никто меня не спрашивал?

— Никто, — неизменно отвечал мне Дюри Медве с грустным-прегрустным видом.

Так продолжалось недели три. Даже кошка и та не царапнулась в наши двери. Но вот в одно прекрасное утро я проснулся со своим обычным: «Ну как, Дюри, есть кто-нибудь?» — и вдруг слышу:

— Есть, ваша милость.

— Клиент? — спрашиваю я, вспыхнув.

— Клиент, — отвечает он тихо.

— Вот те на. Пускай войдет, Дюри.

— А он тут.

— Где? Я не вижу.

— Это я самый и есть.

— Что же у вас за беда?

— Прошу прощения, но со вчерашнего дня моя судьба обернулась так, что я хочу жениться.

— Вы? Жениться? На ком же?

— Да вот познакомился я с одной очень хорошей девушкой. В горничных она тут, на третьем этаже.

— Уж не та ли стройная блондиночка?

— Она самая.

— Что же, недурна. Мне она тоже нравится. Очень умно делаете.

— Только вот беда. Чтобы жениться, нужна метрика, а у меня ее нет.

— Выписать, значит, надо.

— Но откуда?

— Ведь где-то вы родились?

— Если бы я знал где. Моя мать, когда уже носила меня под сердцем, сошлась с одним бродячим циркачом, что медведя водил. Они кочевали из села в село, с ярмарки на ярмарку, и кто знает, где я увидел свет, в какую метрическую книгу и под каким именем меня записали? Имя-то Дюри Медве, видно, пристало ко мне от отчима, от его занятия.

— Я уже знаю, что надо делать. Первым долгом надо установить вам возраст и добиться у городских властей справки об этом. Но вот как быть с вашим вероисповеданием? Какой вы веры?

— Единой греко-католической.

— Это точно?

— Точно, мать часто говорила мне об этом и учила меня всяким молитвам.

— Сколько вам теперь лет?

— Должно быть, лет тридцать — тридцать пять. Потому как я еще помню немного, когда холера разгулялась.

Я весело принялся одеваться. Радость щекотала мне сердце. Вот и нашлось для меня занятие/ У меня есть дело. Я могу бывать у властей, деловито хлопать дверями…

Но вдруг у меня возникло сомнение.

— Дюри, добрая вы душа, — воскликнул я испуганно, — по-моему, вы надумали жениться, чтобы доставить мне работу. Конечно, я жажду дела, какого-нибудь дела, но такой жертвы от вас принять не могу.

— Нет, нет, сударь. Поверьте, я люблю Марику и хочу взять ее в жены.

— Честное слово?

— Клянусь.

— Ну в таком случае я приступаю немедленно. А вы пока смело можете отпраздновать помолвку.

В тот же день я подал прошение бургомистру по поводу свидетельства о возрасте, упомянув в нем, что некогда подобные свидетельства давались казначеем, а так как теперь казначеев нет, то полномочия эти получил магистрат.

Прошло месяца четыре — никакого ответа. Я начал хлопотать.

— Где прошение моего подзащитного и что сталось с ним? — обратился я в магистрат.