Том 1. Рассказы и повести

До выборов оставался один день; повсюду царило общее возбуждение. Обе партии начали стягивать силы к месту битвы; по грязной, ухабистой дороге, важно именуемой шоссе, с утра до вечера постоянно сновали экипажи, доставлявшие избирателей к месту действия. Измучившиеся во время предвыборной кампании субъекты в праздничных камзолах с напомаженными усами и синими, отекшими физиономиями, важно восседали на телегах. Рядом с кучерами занимали места люди помоложе, один из них обычно держал в руках знамя, а сзади располагались «ветераны» — старцы, прошедшие огонь и воду двадцати избирательных кампаний, для которых все это было сущей ерундой; они равнодушно попыхивали своими носогрейками и то и дело прикладывались к висевшим на боку флягам, предназначенным — пока люди не доберутся до ближайшей корчмы, где по священной конституционной традиции останавливается обоз, — ликвидировать заминки в бесперебойном снабжении напитками. Зато, добравшись до трактира, все, что на дне фляг оставалось, выливали на землю, как диктуют «правила приличия». Их кандидат не какой-нибудь оборванец, а вельможа с головы до ног. Полгектолитра, гектолитр — для него пустяк. Надо же и мать-землю напоить. Ведь она, бедняга нас кормит. Ну, а коли содержимое фляги (и так ведь могло случиться) иссякало раньше, чем обоз до корчмы добирался» это не только на празднество тень набрасывало, но и моральный ущерб репутации кандидата наносило: что ж он на пути «Загляни ко мне» не выстроил? Чего «выламывается», коли денег нет? Зачем людей жаждой морить?..

На окраине города были разбиты два лагеря, к югу разместились сторонники Бойтоша, на востоке — партии Фогтеи. Толпы народа пытались перещеголять друг друга в бесчинствах. Это была весьма живописная картина: изобрази ее художник на полотне, она послужила бы весьма усладительным зрелищем, — но в действительности все это производит совсем другое впечатление. Хриплый галдеж, винные пары, взаимное трение идей, то и дело изъявлявшееся столь живо, что об убедительности аргументов, сопровождавших взаимные разъяснения, свидетельствовали вспухшие физиономии спорщиков. Одному достался недостаточно большой кусок сала. Другому не хватило вина, а третий, напротив, ощущает его избыток и во хмелю начинает вспоминать, что однажды на богархатской ярмарке брату его жены малолетний сын шурина кандидата показал кукиш, и, поэтому он теперь ни за какие коврижки не отдаст голос такому подлому человеку; разумеется, он перейдет в соседний лагерь, где бедному дворянину и сигары не пожалеют и т. д.

То тут, то там возникали тысячи мелких неприятностей. Вино в душах патриотов пробуждало различные чувства, и, всплыв на поверхность, они проявлялись в самых разнообразных формах.

Да, ловким человеком должен был быть руководитель вербовщиков, чтобы властвовать над этой толпой, знать все дипломатические уловки и каждого человека видеть насквозь…

Таким человеком и был Карци. Умел он с людьми ладить, да и его все любили. «Этот, сразу видно, душу отдаст за дело Фогтеи!» — рассуждали про него люди.

Но только какое там — «душу отдаст»! Со сжавшимся сердцем ожидал он момента выборов, когда и дело его, которому он в самом деле отдал душу, потерпит поражение, и сам он навсегда потеряет Эржике.

И вдруг на дороге возникло облако пыли. Сюда, к ним, мчалась коляска. Господи, господи! Да ведь это знаменитая серая тройка, серая тройка Калапа. Кого же она везет?

На заднем сиденье сидел сам старый Калап, а рядом с ним Эржике. Значит, даже полуживой, поднялся этот герой выборов и явился отдать свой голос за Фогтеи.

По всему лагерю молнией разнеслась весть, что приехал даже старый, разбитый параличом Калап. Живой труп воскрес ради Фогтеи! Лавиной прокатились по толпе крики, потрясшие небеса: «Да здравствует Калап! Да здравствует Фогтеи!»

Старик пристальным взором оглядывал ряды знакомых, махавших ему кто платком, кто топориком, кто флягой.

Коляска остановилась. Сотни людей окружили ее, все громче требуя от старика речи: «Слушайте! Слушайте Калапа!»

Но разве может заговорить немой?

Однако народная толпа весьма своенравна, бывают у нее и невыполнимые желания. Отдельные выкрики постепенно перерастали в бушующий вихрь.

Чтобы утихомирить толпу, вынужден был заговорить Миклош.

— Друзья мои, — начал он, — вы требуете речи во что бы то ни стало. Разрешите мне выступить вместо дядюшки Калапа в поддержку кандидата в депутаты Фогтеи. Враги прозвали его «комитатским лисом», но прозвище им не заслужено. Своим красноречием он честно и верно будет защищать воодушевляющие вас принципы.

Казалось, старый Калап с напряженным вниманием прислушивается к каждому его слову.

— Я верю, Фогтеи — честный человек; и вера моя имеет тем большую силу, что знаком я с ним давно. Он долго был поверенным моего отца, который и на смертном одре больше всех доверял Фогтеи…

Не успел Миклош выговорить эти слова, как вдруг — словно дикий зверь взревел, словно молния внезапно ударила — почувствовал сильный рывок за руку, и он услышал напугавший его крик: «Остановись!»