Том 1. Повести и рассказы

Ясь со стоном вскочил с постели и, как наяву, увидел человеческую фигуру, которая быстро захлопнула его сундучок и крадучись поползла к постели Ендрека. Ясь, однако, посчитал все это сном и снова упал на жесткую подушку.

Утром, когда Ясь отправился в город за покупками, честный Ендрусь спустился в лавку, а остальные ученики засели за работу, пан Каласантий, в присутствии одного из подмастерьев, обыскал все сундучки на чердаке, чтобы найти следы вчерашнего преступления. Поиски продолжались почти час, но зато, без сомнения, увенчались успехом, ибо пан мастер, издавая возгласы удивления и ругаясь на чем свет стоит, поспешно спустился в магазин, чтобы сделать доклад жене.

Здесь он застал Яся, только что вернувшегося из города. Увидев его, Дурский, не помня себя от гнева, схватил мальчика за руку и загремел:

— А, вот ты, ворюга!.. Я тебя учил, я с тобой нянчился, как с сыном родным, а ты вместо благодарности обокрал меня… Погоди же!..

Ясь остолбенел, а изумленная пани Дурская сердито закричала на мужа:

— Да ты ошалел, старый?.. Что ты несешь?

Мастер взял на тон ниже.

— Я говорю понятно — он нас обокрал. Вот смотри, что я нашел в его сундучке!..

И он показал жене подклеенную трехрублевку и две серебряные монеты в пять и в два злотых.

Пани Дурская хлопнулась на стул.

— Боже милостивый! — пробормотала она. — Какие теперь люди пошли двуличные!..

Мастер снова повернулся к Ясю и повысив голос закричал:

— Говори!.. Когда украл?.. Куда девал десять рублей?

Ясь схватил мастера за руку и, глядя на него с отчаянием, заливаясь слезами, дрожа и рыдая при этом так, что мог бы смягчить даже каменное сердце, повторял:

— Пан!.. Пан!.. Что вы говорите?.. Да неужели я взял бы у вас деньги?.. Я?!

— Где десять рублей?.. — рявкнул неумолимый мастер, ударив его по лицу. — Признавайся, или отправлю в полицию!..

Захлебываясь от плача, Ясь душераздирающим голосом крикнул:

— Я не брал… честное слово!..

И заломил руки.

На толстом лице пани Дурской можно было прочесть сомнение и жалость, но ее неистовый супруг не имел привычки поддаваться подобным слабостям и, видя, что ни крики, ни побои не действуют, вдруг понизил голос на целую октаву и с нарочитым спокойствием сказал:

— Ендрек!.. Позови городового.

Честный парень не спеша удалился за дверь, а Ясь пришел в себя. Только теперь он осмыслил свое положение: его подозревают в краже!.. Промелькнули в памяти наставления матери, из глубины души поднялось отвращение к преступлению, и внезапно перед глазами встала картина, виденная несколько лет тому назад: солдаты ведут людей, закованных в цепи. Это были преступники, и таким-то теперь считают его самого!..

У мальчика потемнело в глазах, зашумело в ушах… Ему послышался лязг кандалов и крик уличной толпы… Он бросился к дверям и выбежал на улицу…

— Держи! — закричали ему вслед.

Ясь шмыгнул в проходной двор, оттуда — на другую улицу и исчез в толпе прохожих.

К полудню в магазине мастера Дурского собралось много народу. Были там ученики, подмастерья, соседи, и пан Каласантий двадцать раз подряд каждому рассказывал о том, как Ясь его обокрал, как утаил десять рублей и как, наконец, убежал из дому неведомо куда.

В эту минуту вошел отсутствовавший до сих пор Паневка, видимо соскучившийся по работе, а может быть, и по Ясю.

— Ага!.. Как поживаешь, пан Игнаций?.. Ну и хорошо же себя показал твой учитель!.. — вскричал мастер и снова со всеми подробностями рассказал ему о краже, об обыске, о недостающих десяти рублях и о бегстве Яся.

Паневка слушал его, окаменев. Вдруг, обведя взглядом присутствовавших, он подался вперед. Глаза его приобрели зеленовато-желтый оттенок, а из-под бледных губ ощерились редкие, кривые зубы.

Удивленный мастер прервал рассказ, по комнате пронесся смутный гул — и в ту же минуту Паневка кинулся на честного Ендруся и схватил его за горло.

Славный парень посинел, повалился на колени и сдавленным голосом (хотя его и не спрашивали) прохрипел:

— Я!.. Я!..

Среди воцарившейся тишины отчетливо были слышны два шепота:

— Когда ты подсунул деньги Ясю?.. — спрашивал подмастерье.

— Сегодня ночью!.. — отвечал славный Ендрусь.

— Как ты залез в кассу?..

— Открыл отмычкой…

— Где остальные деньги?..

— У меня в жилете…

Это был невиданно спокойный допрос и неслыханно быстрое признание. При последних словах Ендруся Паневка рванул его за жилет и выхватил из-за подкладки смятую десятирублевую бумажку.

— Твои?.. — спросил он у мастера, бросая кредитку на прилавок.

— Они, они самые! — ответил не на шутку испуганный Дурский.

— Пусть же вас бог накажет… за ваше подозрение… вас и детей ваших!.. — крикнул Паневка.

Потом, ни на кого не глядя, он вышел из магазина, а вслед за ним, разделяя его негодование, незаметно разошлись и остальные.

В магазине осталось три человека: чета Дурских и честный Ендрусь. Мастер, который никогда не отличался избытком ума, теперь уж совершенно одурел. Он прошелся несколько раз по магазину, хмуря брови и прищелкивая пальцами, и, наконец, остановившись перед своей достойнейшей половиной, воскликнул:

— Я знаю, что делать!