Том 1. Повести и рассказы

— Ах!.. Я так испугалась! Я очень нервная! — сказала кокетливо Ляля.

— Можно узнать — чего?

Голос так и проливается теплою сладостью. Улыбнулась доверчиво Ляля.

— Я, знаете… Как наяву, увидела вдруг сражение… Стрельба, и люди падают. Очень страшно!

Незнакомец усмехнулся.

— Позвольте вас домой? Время — война, развал! Уверен, не сочтете?

И внезапно, почувствовав доверие, продела Ляля руку свою в подставленный калачиком локоть.

Но спросила осторожно:

— Вы кто?

— Позвольте представиться? Жорж Арнольдович Шныркин, единственный представитель шоколада «Гала-Петер» в России!

— О, как хорошо! — сказала повеселевшая Ляля. — Вот если бы Коля знал!

— Кто Коля, позвольте узнать?

— Мой жених… Он на фронте! — строго, со вздохом ответила Ляля и добавила: — Он страшно любит шоколад и… я тоже.

— Вы, шоколад? All right! Строю вам шоколадную гору. Согласны?

— Согласна! Только я и Коле немножко отдам.

— Ясно!

Шла Ляля, опираясь на руку Жоржа Арнольдовича, и слушала в нежном волнении о шоколаде и думала:

«Какой счастливый!.. Сколько шоколаду — и все ему одному!»

У дома Шныркин простился. Ляля спала и видела во сне большую шоколадную гору, и она поднимается на гору, наверху стоит Жорж Арнольдович и манит ее шоколадкой с начинкой, а сзади ползет на гору и Коля, но обрывается, а Ляля хохочет и кричит:

— Не лезь, Колька! Все равно оборвешься! Это моя гора!

Утром приехал Жорж Арнольдович и привез Ляле чемодан шоколада.

За всю свою жизнь не ела Ляля столько шоколада и таких разных сортов.

С того дня ежевечерне заездил к Ляле, на пятый этаж, Жорж Арнольдович, и вот — в один день, обсасывая шоколад, сидя на диванчике рядом с Жоржем Арнольдовичем, вдруг почувствовала Ляля на губах своих не сладкую плитку, а крепкие губы Шныркина, и не удивилась, не рассердилась.

Только странно стало, что пахнут шныркинские губи «офицерским ванильным № 3».

4

Пока читал поручик Григорьев Коран, в углу блиндажа, приткнувшись к огарку, денщик Нифонт, мусоля карандаш, выводил на серой бумаге кривыми загогулинами письмо в деревню жене Агриппине.

Ерзал неслух карандаш в шишковатых корневищах пальцев, и загогулины растягивались и кривились к низу листа.

Писал Нифонт: