Том 1. Ленька Пантелеев. Первые рассказы

– Ну, бог с вами, идите. Недолго только. Сейчас обход будет.

Большая больничная палата была плотно забита койками. Не успел Ленька переступить порог, как в носу у него защекотало от крепкого запаха аптеки, уборной и кислых снетковых щей. Он робко шел за Феклой Семеновной, а со всех сторон смотрели на него из-под бинтов и повязок – любопытные и бесстрастные, голубые, карие, серые, веселые, грустные, злые, добрые, измученные и уже потухающие глаза. Во всех углах разговаривали, кашляли, бредили, стонали, смеялись, щелкали костяшками домино, стучали кружками и оловянными мисками…

Кривцов лежал в самом конце палаты, у окна. Ленька в испуге остановился, увидев, как похудел и осунулся председатель. Он стал еще больше похож на угодника с иконы. От белых бинтов, которыми была замотана его голова, лицо его казалось еще темнее. Красивая русая борода была коротко острижена. Он лежал на спине, полузакрыв ввалившиеся глаза, и шевелил губами.

– Василий Федорович, не спишь? Гостя прицела…

Он с трудом открыл глаза, неудобно повернул голову и прищурился.

– А-а! – сказал он слабым голосом, улыбаясь и делая попытку приподняться на локте. – Здравствуйте! Это как же вы? Какими судьбами?

– Я так… случайно, – забормотал Ленька, тоже пробуя улыбнуться. – Мы ведь не знали, не думали, что вы…

– Думали, что я богу душу отдал? Да?

Он держал Ленькину руку в своей большой теплой руке и с улыбкой смотрел на мальчика.

– Я рад, – сказал он тихо.

Ленька присел на корточки. Он тоже чувствовал огромную радость, он чувствовал нежность к этому большому, сильному, связанному бинтами и прикованному к постели человеку, но не знал, какими словами сказать об этом.

– Вы садитесь, – зашевелился Кривцов. – Вот табуреточка… Скиньте с нее… Фекла, помоги…

На табуретке стояла бутылка с молоком, лежали круглый хлеб, яйца, несколько огурцов и тоненькая книжечка с вложенным в нее карандашом.

– Ничего… спасибо, – сказал Ленька. – Я так. Мне ведь скоро идти…

Он сидел на корточках и несмело поглаживал руку Василия Федоровича.

– Ну, что там у нас… дома, в деревне? – полузакрыв глаза, спрашивал Василий Федорович.

– Ничего… так… все в порядке, – бодрым голосом отвечал Ленька, чувствуя на себе беспокойный, настороженный взгляд Феклы Семеновны. – Ваша изба в целости… Я заходил, видел.

– Да я не о том. Я хотел спросить: кто там у нас верховодит? Глебовы-то еще хозяйничают?

– Да. Федор Глебов на днях лавку открыл. Торгует. Сыновья его, которые раньше в лесу скрывались, теперь дома живут. А с Хорькой я не играю больше.

– Это почему ж так?

– Вы же знаете, почему, – нахмурился Ленька.

Он смотрел на Кривцова и думая, что председатель очень изменился. Не в том дело, что его остригли и что он похудел. Голос у него был расслабленный, больной, но в этом голосе не было уже тех нежных, девичьих ноток, которые так поразили Леньку когда-то в сумерках на Большой дороге.

– Ничего, – говорил он с невеселой усмешкой. – Пускай похозяйничают, потешатся напоследок… Ведь, дураки пошехонские, не понимают и понять не хотят, что Советская власть – навечно, что ее ни вилами, ни топорами, ни английскими пулеметами не сокрушить… Помните? – сказал он, открывая глаза. И опять в его голосе зазвучали теплые певучие нотки, когда, приподнявшись на локте, он хрипловатым голосом медленно, упирая на букву «о», прочел:

Рать подымается
Неисчислимая!
Сила в ней скажется
Несокрушимая!

– Это что? Откуда? – спросил Ленька.

– А это у Некрасова. Не читали разве? «Русь» называется… Несокрушимая!.. Это ведь про нас с тобой сказано, про наше времечко!..

– Василий Федорович, – сказал Ленька. – А это правда, что у вас…

Он запнулся.

– Что это у меня?

– Что у вас – восемнадцать ран?

Кривцов негромко посмеялся в бороду.

– Не знаю, дружок. Я не считал.

– Да, да, правда… Мне Фекла Семеновна говорила.

И, наклонившись к раненому, Ленька покраснел, как девочка, и сказал:

– Ведь вы – знаете, Василий Федогыч, кто? Вы – гегой.

– Ну вот! Придумали… Я, дорогой мой, русский мужик. А русский мужик – сильный, он все выдюжит. Это вот она у меня действительно героиня, – сказал он, улыбаясь и показывая глазами на жену, которая молча стояла у него в изножий, облокотившись на спинку кровати. – Ведь это она меня от смерти спасла…

– Полно тебе, Василий Федорович, – заливаясь румянцем, ответила Фекла Семеновна. – Не я тебя спасла, а дохтор… Вот он идет! – сказала она вдруг испуганным шепотом.

Ленька оглянулся.

Через палату быстро шел, размахивая руками и держа направление прямо к нему, невысокий румяный человек в белом халате и в белой кругленькой шапочке, сдвинутой на затылок.

– Позвольте, хе-хе, – говорил он, двигая густыми черными бровями. – Это что такое? Товарищ Кривцова, это как же вы, хе-хе, без халата сюда? И кто вас пустил?

– Прости, батюшка. Я сейчас. Я на минутку, – забормотала Фекла Семеновна.

Ленька поднялся и смущенно смотрел на доктора. Он сразу узнал его.

– А это что за птица? – сказал тот, останавливаясь и разглядывая мальчика. – Хе-хе. Интересно… Ты как сюда попал, попугай?