Еле волоча ноги, спотыкаясь и поминутно перекладывая с плеча на плечо свою ношу, он тащился неровным, ухабистым, исковыренным коровьими копытами деревенским выгоном и еще издали стал искать глазами мать. На опушке рощи ее не было. Чем ближе он подходил, тем страшнее ему становилось… Господи! Что такое? Где же она? Очутившись в роще, он кинулся под первое попавшееся дерево и минуту лежал, жадно глотая воздух и прижимаясь виском к холодной и влажной траве, потом не выдержал, вскочил, взвалил на плечо бидончик и побежал, заметался между деревьев.
– Мама… мамочка… мама! – негромко звал он. Кричать он боялся. Он был уверен, что роща полна каких-то ужасов. И вдруг, в который раз выбегая на опушку, он увидел среди розовеющих на солнце берез силуэт женщины. Александра Сергеевна стояла к нему спиной, на цыпочках и, заслоняясь рукой от солнца, вглядывалась в сторону деревни.
– Ма! – закричал Ленька.
Она вздрогнула и оглянулась. Лицо у нее было бледное, заплаканное. Мальчику показалось даже, что она похудела.
Он подбежал к ней, уронил бидончик и, схватив ее за руки, прижался щекой к костяной пряжке ее кушака.
– Мамочка, милая, прости меня!..
Она не оттолкнула его и очень спокойно, даже чересчур спокойно, как показалось Леньке, сказала:
– Боюсь, мой дорогой, что скоро у тебя не будет мамы.
– Мама… не надо! – воскликнул он.
– Да, да, мой милый… Рано или поздно ты добьешься этого… Ждать тебе осталось недолго…
Тогда он опустился на землю у самых ее ног и громко заревел:
– Ма-а!.. Зачем ты так говоришь?!
Она помолчала, выдерживая характер, но не выдержала, сама опустилась рядом и тоже заплакала.
Так они и сидели, плечом к плечу, на сырой траве, под белой березкой и плакали минут пять.
Наконец рыдания стали утихать.
– Ну, что? – сказала Александра Сергеевна, всхлипывая. – Нашел ты свою бандуру?
Ленька деликатно фыркнул и подавился слезами.
– Нашел, – сказал он, подталкивая ногой бидончик.
– Да, кстати, – встрепенулась Александра Сергеевна.
– Что кстати?
Она помолчала, подумала и сказала:
– Впрочем, нет, ничего…
– Как ничего? Ты же что-то хотела…
– Что я хотела? Оставь, пожалуйста. Ничего я не хотела… Господи, вы посмотрите, – на кого он стал похож!.. Леша, где тебя угораздило? Повернись-ка… Что у тебя с блузой?
– Да… с блузой… Ты бы знала!.. Ты знаешь, между прочим, к кому мы чуть не попали?
– К кому?
– К Хохрякову.
Захлебываясь, он стал рассказывать ей о своей встрече с бандитом. Александра Сергеевна слушала его, ахала, закрывала глаза.
– Нет, с меня довольно! – воскликнула она, поднимаясь. – Ты отдохнул?
– Отдохнул.
– Вставай тогда, поднимайся, пошли!
– А куда?
Александра Сергеевна задумалась, выпятив, как девочка, нижнюю губу.
– Н-да. Это действительно вопрос.
– Нам же надо к Волге?
– Увы. К Волге.
– А где она? Далеко?
– Милый мой, если бы я знала! Я даже не имею представления, в какую сторону нам надо идти.
Ленька вскочил.
– Мама, знаешь что? Давай будем искать дорогу по солнцу!
– К сожалению, мой дорогой, я не умею искать дорогу по солнцу.
– Как? Ты же географию знаешь?
– Да… но при чем тут география? Постой! Волга течет в Каспийское море – с севера на юг. Мы находимся сейчас на ее левом берегу…
– Значит, Волга на западе!
– Ты знаешь, пожалуй, ты прав. А где запад?
– А запад? А запад как раз напротив востока.
– А где восток?
– Мама! – с укоризной воскликнул Ленька.
Восток давно уже давал о себе знать. Он кричал о себе яркими красками неба, золотом солнечных лучей. Он быстро сушил слезы на их лицах, трепетал на бело-черных стволах берез, переливался крохотными радужками на каждом листике и на каждой травинке.
…Поставив на голову свой бидончик и придерживая его спереди, Ленька шел мелкими танцующими шажками по тропинке, изображая африканского невольника, которого принанял за бутылку рома или за нитку стеклянных бус торговец слоновой костью.
– Мама, – крикнул он, не оглядываясь, – похож я на негра?
– Пожалуй, ты больше похож на мальчика из мелочной лавки, – ответила Александра Сергеевна. – Впрочем, я далеко не уверена… Пожалуй, такого и в лавке не стали бы держать.
– Почему не стали бы?
– Очень жаль, что нет зеркала. Ты бы посмотрел на себя… Такие оборвыши по большим праздникам у Покрова на паперти стояли.
– А ты-то, думаешь, лучше?
– Да уж… Могу себе представить, какая я красотке… Господи, хоть бы иголка и нитка были…
Ленька сделал еще два-три шажка и так резко повернулся, что бидончик чуть не слетел с его головы.
– Мама! – воскликнул он. – Погоди! А где твоя сумочка?
Он ожидал, что она испугается, вскрикнет, заохает, заужасается, начнет хлопать себя по бокам. Но она даже шага не убавила.
– Идем, пожалуйста, – сказала она.
– Нет, правда, мама!.. Я же не шучу. Где твой ридикюль?
– Это я у тебя должна спросить.
– Почему у меня?
– Потому что я надеялась, что ты принесешь его мне.
– Откуда принесу?
Она взяла его за плечо.
– Идем, мальчик. Не будем особенно волноваться. Я забыла сумочку в сарае, где мы ночевали.