Том 1. Ленька Пантелеев. Первые рассказы

…В середине июня в уезде объявился атаман. Никому не известный доселе приказчик Хохряков из города Ростова объединил вокруг себя разрозненные отряды зеленогвардейцев и встал во главе кулацкого движения. Нигде подолгу не останавливаясь, этот новоявленный полководец разъезжал со своими головорезами из волости в волость, громил совдепы и комитеты бедноты, убивал коммунистов и сочувствующих, грабил потребительские лавки и шел дальше.

По вечерам Ленька слышал, как на завалинке у нянькиной избы шушукались бабы:

– А в Колдобине, бабоньки, чу, комиссара в колодце стопили…

– А в Больших-от Солях исполком хохряковцы сожгли…

– А в Никольском-от, чу, карателя ночью зарезали…

Однажды воскресным утром, когда Ленька чистил в сенях свои желтые скороходовские баретки, он услышал на улице громкий, не то испуганный, не то восторженный мальчишеский голос:

– Хохряковцы идут!!!

Не дочистив бареток, со щеткой в руке он выбежал на улицу. По деревне, в сторону Большой дороги, уже неслась, взметая пыль, целая туча мальчишек и девчонок. А навстречу им вваливалась в деревню пестрая и нестройная толпа пеших и всадников.

Впереди, на порядочном расстоянии от других, ехал на белой лошади человек в синем городском пиджаке, на котором странно и даже нелепо выглядела кожаная желтая портупея. Маленькую голову всадника венчала офицерская английская фуражка, в руке он держал стек. Под вздернутым смешным носиком щеточкой торчали крохотные усики.

Из толпы ребят уже показывали на всадника пальцами, и слышался восторженный шепот:

– Сам… Это сам… Вот убиться – это он, Хохряков!..

Следом за атаманом ехал знаменосец. На плюшевой темно-зеленой, тронутой молью портьере, на которой еще сохранились кисточки и медные кольца, белым шелком было нескладно вышито:

ВЪ БОРЬБЕ ОБРТЕШТЫ ПРАВО CBO!

Рядом со знаменосцем красивый курчавый парень в лихо заломленной на затылок солдатской фуражке растягивал мехи тальянки и сквозь зубы напевал «Хаз-Булата». Остальные лениво и нестройно подтягивали ему…

Нянькина изба стояла второй от Большой дороги. Внезапно атаман зеленых повернул коня к открытому окошку, постучал стеком по подоконнику и хриплым пропойным голосом крикнул:

– Эй, хозяйка!

Няньки дома не было. Она еще до света ушла в село Красное – к ранней обедне. Из окна выглянула Ленькина мать. Увидев перед собой городскую женщину, празднично одетую (Александра Сергеевна тоже собиралась с ребятами в церковь), Хохряков как будто слегка опешил, приложил руку к широкому козырьку английской фуражки и сказал:

– Пардон. Я очень извиняюсь. Могу я попросить вашей любезности дать мне ковшик холодной воды?

– Пожалуйста, – сказала Александра Сергеевна, улыбаясь и с интересом разглядывая этого галантного наездника. – Может быть, вам дать квасу? У нас – холодный, с ледника…

– О, преогромное мерси!

Ленька стоял в толпе ребят и видел, как мать подала в окно большой деревянный ковш и как этот величественный человек громко, с прихлюпом вылакал его до дна, крякнул, вытер рукавом свои смешные поросячьи усики и, возвращая хозяйке ковш, сказал:

– Вот это называется – да! Квасок, как говорится, ударяет в носок…

Потом оглянулся, наклонился в седле и негромко, но так, что Ленька все-таки слышал каждое его слово, сказал:

– А что, мадам, вы, я вижу, не здешняя?

– Нет, – сказала Александра Сергеевна. – Мы приезжие.

– Откуда?

– Из Петрограда… Бежали от голода.

– Так… – Хохряков еще ниже нагнулся в седле и еще тише сказал: – А скажите, – коммунисты в деревне есть?

– Не знаю, – нахмурилась Александра Сергеевна. – По-моему, нет… А впрочем, я никогда не задумывалась над этим вопросом…

Ленька взглянул на Хохрякова и вдруг увидел, что лицо у него уже не смешное, а страшное. Ноздри маленького носа раздулись. На скулах забегали желваки. Тонкие поджатые губы сжались еще плотнее…

…Что-то как будто стегнуло мальчика. Незаметно выбравшись из толпы, он юркнул в открытые ворота, пробежал по нянькиным гуменникам на задворки и, перелезая через чужие плетни, ломая чужие кусты и топча чужие грядки, за минуту домчался до председателевой избы.

Во дворе некрасивая жена Кривцова торопливо сдергивала с веревок еще не высохшее белье. Услышав за спиной шаги, она испуганно оглянулась.

– Что? – сказала она, и скуластое бледное лицо ее еще больше побледнело.

– Василий Федорыч дома? – запыхавшись, проговорил Ленька.

– Нету его, нету, – почти прокричала хозяйка и, спохватившись, договорила не так громко: – В волость они ушедши…

«Слава богу!» – подумал Ленька.

Срывая с веревки белье, хозяйка с удивлением поглядывала на Ленькину руку. Только тут Ленька заметил, что держит в руке рыжую сапожную щетку. Смутившись, он сунул ее в карман и спросил:

– А давно?

– Что?

– Ушел он…

– Да, да, давно он ушел. Спозаранок еще. Скоро не будет.

«Но ведь он не знает, он может вернуться», – подумал Ленька. И вдруг почувствовал ужас, когда понял, что может произойти, если Кривцов раньше времени вернется в деревню.