— Все вещи, которые мы видим, — продолжал Писториус тихо, — отражение того, что есть внутри нас. Нет другой действительности, кроме той, которая существует в нас. Большинство людей потому и живет в нереальности, что образы внешнего мира считает действительностью, а внутреннему миру своей души не придает никакого значения. Можно и так быть счастливыми, но если знаешь другое, то уже не имеешь возможности избрать путь большинства. Это легкий путь, а наш очень трудный, Синклер! А теперь пошли.
Несколькими днями позднее, после того как я дважды приходил к нему и, напрасно прождав, уходил ни с чем, он неожиданно встретился мне вечером на улице: пьяный, спотыкаясь и шатаясь, он появился из-за угла, как будто вынесенный порывом ледяного ночного ветра. Я не стал его окликать. Он прошел мимо, не заметив меня, глядя прямо перед собой, в глазах его горел одинокий огонь, словно он шел на зов из неизвестности. Я последовал за Писториусом по улице; он как бы дрейфовал, управляемый невидимой рукой, шел как привидение, как лунатик. И я с грустью повернул домой, к своим неразрешимым снам.
— Так он обновляет мир в себе самом, — подумал я и сразу же почувствовал, что это пошлое морализаторство. Что я знал о его мечтах? Может быть, в своем похмелье он шел более верным путем, чем я с моими страхами.
На переменах между уроками я заметил, что со мной старается сблизиться один из моих одноклассников, которого я раньше как-то не замечал. Это был худой, невысокий, слабый на вид молодой человек с жидкими рыжеватыми волосами. В его взгляде и поведении ощущалось что-то необычное. Однажды вечером, когда я возвращался домой, он поджидал меня в переулке, но почему-то не окликнул, когда я поравнялся с ним, а только несколько секунд спустя побежал за мной и остановился у входа.
— Тебе что-то нужно? — спросил я.
— Я просто хотел с тобой поговорить, — ответил он, — пожалуйста, давай немного пройдемся.
Я пошел вместе с ним и почувствовал, что он очень взволнован и как бы чего-то ждет. Руки его дрожали.
— Ты спирит? — неожиданно спросил он.
— Нет, Кнауер, — ответил я, смеясь, — ни в коей мере. Что за мысль пришла тебе в голову?
— Но тогда теософ[55]?
— Тоже нет.
— Ну, не будь таким скрытным! Я же чувствую, что с тобой происходит что-то необычное. Это видно по глазам. Я уверен, что ты общаешься с духами. Я спрашиваю не из любопытства, Синклер, поверь! Я сам из числа ищущих, понимаешь? И я так одинок.
— Ну, расскажи! — ободрил я его. — О духах, правда, я ничего не знаю, я живу в своих мечтах. И это ты заметил. Другие тоже живут в мечтах, но не в своих собственных, а это совсем иное дело.
— Да, это, наверное, так, — прошептал он, — вопрос только в том, какого рода эти мечты, в которых человек живет. Ты слышал о белой магии?
Мне пришлось ответить отрицательно.
— Это когда учишься управлять самим собой. Можно стать бессмертным и овладеть волшебной силой. Ты делал когда-нибудь такие упражнения?
В ответ на мой любопытствующий вопрос об этих упражнениях он сначала таинственно молчал. Когда же я собрался уходить, он выложил то, что знал.
— Например, если я хочу заснуть или сконцентрироваться, я делаю такое упражнение: вызываю в памяти какое-то слово, или имя, или геометрическую фигуру. Я думаю об этом так напряженно, как только могу, и стараюсь представлять себе это имя или слово внутри моей головы до тех пор, пока оно как бы не наполнит ее целиком. Потом так же наполняю им шею и все остальное, пока наконец не окажусь целиком заполнен им. И тогда я становлюсь настолько крепким, что ничто уже не может вывести меня из равновесия.
Отчасти мне было понятно, что он имел в виду. Но было ясно, что это еще не все, что-то еще у него на сердце. Поэтому он так взволнован и тороплив. Я пытался облегчить ему задачу. И вскоре он действительно выложил главное.
— Ты ведь живешь в воздержании? — спросил он робко.
— Ты о чем это? О сексе?
— Да, да. Я уже два года живу в воздержании, с тех пор как познал учение. А до того грешил сколько угодно. Ты ведь знаешь. А ты никогда не был с женщиной?
— Нет, — сказал я, — я не нашел той, настоящей.
— Ну, а если бы ты нашел ту, о которой думаешь, то есть настоящую, ты бы стал с ней спать?
— Да, конечно. Если бы она согласилась, — сказал я с легкой усмешкой.
— О, ну ты на верном пути. Человек способен развивать свои внутренние силы только тогда, когда он живет в полном воздержании. Я так жил два года. Два долгих года и еще месяц с небольшим. Это так тяжело, иногда мне кажется, что больше я не выдержу.
— Послушай, Кнауер! Я не думаю, чтобы воздержание имело такое большое значение.
— Да, знаю, — отмахнулся он, — так все говорят. Но от тебя я этого не ожидал. Тот, кто хочет идти высокими духовными путями, должен оставаться чистым. Непременно!
— Ну, тогда дерзай. Я не понимаю только, почему человек становится «чище», чем остальные, если не поддается потребности пола. Или, может быть, тебе удается изгнать все, что связано с сексом, из всех своих мыслей и снов?
Во взгляде его было отчаяние.