Том 1

Афоня и Степа, который задержался у Хомутовых, попытались уговорить ее и увести домой.

Но Катерина, распалившись, сорвала с головы тяжелую шаль и принялась стегать мальчишек. Им пришлось отступить.

Так и шли вдоль улицы. Позади Афоня со Степой, посредине — Катерина, которая жаловалась всем встречным, что ее беглый муженек не иначе как рехнулся, а впереди Василий Хомутов — строгий, высокий, прямой, победно выставив вперед свою круглую подстриженную бороду.

Появление Василия на собрании было замечено сразу. Заглушив речь какого-то нового уполномоченного из города, мужики и бабы разразились веселыми восклицаниями и выкриками. Василию вспомнили его неожиданное бегство из деревни, страхи жены, сына, обратили внимание на его аккуратно подстриженную бороду, праздничную, новую рубаху и высказали предположение: не собирается ли Василий обвенчаться с какой-нибудь городской кралей?

— Всё? Выговорились? Прочистили горло? — Василий строго оглядел собрание и, сняв шапку, шагнул вперед. — Теперь я скажу.

— Василий Силыч... уважаемый, — остановил его Савин. Он вел сегодня собрание. — Товарищ из города еще не закончил своего доклада. Нельзя ли в порядке очереди?..

— Нельзя ему ждать! — неожиданно выкрикнул от порога

Афоня и, испугавшись своей смелости, спрятался за чью-то спину.

Степа сжал приятелю локоть и шепнул:

— Правильно, Афоня... — И, чувствуя, что сейчас произойдет что-то необычное, вытянул шею, чтобы лучше видеть дядю Василия.

Савин пошептался с уполномоченным, с Егором Рукавишниковым, которые сидели рядом с ним за столом, и снисходительно кивнул Хомутову:

— Так и быть, говорите. Сделаем для вас исключение. Только, пожалуйста, к столу...

Василий развернул плечи, откашлялся, но к столу не пошел.

— Поездил я по округе, мужики, посмотрел, — как бы раздумывая вслух, заговорил он, — в Дубняках побывал. Есть там такая артель, «Заре навстречу». Я у них все выглядел. Справно люди живут, в согласии, дело ведут с умом. К слову сказать, зачинал ту артель наш земляк, — Василий кивнул на Степу, — вот его батька, Григорий Ковшов. Сами знаете, что с ним стало... Постоял я на его могиле, подумал: «Погиб человек, а колхоз живет, здравствует. Значит, правильно зачинал Григорий, от хорошего шел». — Он оглядел мужиков с таким видом, словно хотел сказать, как говорил обычно весной или летом: «Потеплело, мужики, пора и сеять», «Дошла ржица, можно и жнитво начинать». — И вот вам мой сказ: нас Советская власть не к плохой жизни толкает. Болтаться, как дерьмо в проруби, нам вроде и не пристало. Надобно прибиваться к какому-то берегу. А твердый берег у нас один...

— Да не слушайте вы его, беглого греховодника! — закричала Катерина, проталкиваясь к мужу.

— Помолчи! — прикрикнул на нее Игнат Хорьков. — Дай послушать. — И он попросил Василия побольше рассказать о дубняковской артели.

Кто-то дернул Катерину за полу шубы и усадил рядом с собой.

Василий оживился, потрогал бороду и охотно заговорил о коровах, лошадях, о машинном сарае, об амбаре с полными сусеками зерна. Потом, достав фунтик с льняным семенем, разрешил мужикам заглянуть в него и потрогать семя пальцами — но не больше. А еще таинственно, словно по секрету, сообщил о том, что лен — золотая жила в артели «Заре навстречу» и что дубняковский председатель не прочь ссудить урожайными семенами кольцовских мужиков, если они, конечно, станут колхозниками.

— А ты оборотист, Василий! — заметил Хорьков. — Не зря, выходит, ноги трепал.

— Коль на артель поворот, пора и о хозяйстве подумать, — разведя руками, согласился Василий.

Катерина все еще порывалась помешать мужу говорить, обзывала его чумовым, бессовестным, рехнувшимся, грозила: «Вот я тебя дома...», но ее почти не слушали, да и сама она вскоре умолкла и, сняв с головы шаль, принялась вытирать распаренное лицо.

К удивлению Степы, мужики, как обычно, не кричали. Они собирались группами, закуривали, вполголоса переговаривались.

«Ну, что вы топчетесь, чего ждете? — хотелось подтолкнуть их Степе. — Все же ясно. Идите записывайтесь поскорее».

За столом президиума Егор Рукавишников о чем-то переговаривался с уполномоченным из города.

— Тише, граждане! — постучал по графину Федор Иванович. — Сейчас товарищ уполномоченный продолжит свой доклад.

Уполномоченный поднялся и заявил, что он от продолжения доклада отказывается и предлагает сразу перейти к прениям.

— Что там к прениям! — подхватил Егор Рукавишников. — Василий Силыч яснее ясного доложил. Давайте поддержим его... Да подружнее, всем миром!

Первым отозвался Игнат Хорьков. Он поднялся над головами мужиков, как верстовой столб, и с такой силой шлепнул шапкой по ладони, что выбил из нее облачко пыли.

— Эх, была не была! Раз Хомутов передом пошел, оно и нам не так страшно. Пиши, Егорий, иду следом!

И мужики тронулись.

Один за другим они поднимались со скамеек и подходили к столу, где Егор Рукавишников, достав старый, памятный Степе список, заносил в него новых членов артели.

Егор явно не справлялся с непривычным делом — слишком часто клевал ручкой в чернильницу, перо брызгало, рвало бумагу.