Том 1

— Здравствуйте! — хрипловатым голосом поздоровался Антон, мельком оглядывая избу. Здесь было так же неуютно и неприбрано, как и снаружи.

Матрена бросилась навстречу сыну, обняла его за шею:

— Что ж ты так долго, Антоша?.. Ждали тебя, ждали... весь самовар выкипел.

— Дела, мама! — Он кивнул на Лощилина. — Знакомьтесь, вот... Николай Сергеевич из эмтээс... мой учитель.

— Присаживайтесь... гостем будете, — пригласил старший Осьмухин и покосился на Антона. — Вернулся-таки, блудный сын? — И он смахнул с лавки какое-то тряпье. — Ну садись, чадо, коли с покаянной пришел.

— Каяться мне не в чем, — вспыхнул было Антон, но, встретив умоляющие глаза Фени, замолчал и присел к краю стола.

Мать придвинула ему еду, налила чаю.

— Вы уж тут не цапайтесь с ним, — миролюбиво обратился Лощилин к Тимофею и принялся расхваливать Антона: парень молодец, с головой, выбрал отличную профессию, успешно закончил курсы и сейчас считается лучшим трактористом в МТС. — Не вам чета, Тимофей Никитич... За старое да рваное не цепляется... За главное держится. На стремнину выгребает. Понимает, как жить надо.

«И откуда ему известно, за что я цепляюсь», — с недоумением подумал старший Осьмухин.

— А отец, значит, олух царя небесного? — с досадой заговорил он. — Живет и ничего не смыслит... А я вот нутром чую— все равно завалится эта артель. Долго ли, коротко ли... Как овин старый. Уж лучше я загодя выпишусь да уеду куда-нибудь.

Лощилин раздумчиво покачал головой:

— А видали, какую из города технику в деревню двинули... машины, тракторы. Тут, пожалуй, любой Фома неверующий и рак-отшельник в артель потянется... А вы, Тимофей Никитич, вспять подались...

— Еще как вспять-то! — вступила в разговор Феня. — Это же прямо курам на смех... В Кольцовке только и разговору о папаше: четвертый раз из артели выписывается. Так мы всю зиму на узлах и сидим.

— А ты, свиристелка, помолчи! — оборвала ее мать. — Не прекословь отцу-то, побольше он тебя понимает.

— Понимает, да не совсем, — заметил Антон. — То мне жизнь портил, теперь — сестрице.

Феня переглянулась с братом — сейчас, пожалуй, самое время для откровенного разговора с отцом — и поднялась из-за стола.

— Вы, папаша, прямо нам скажите. Если уходите из колхоза, так других за собой не тяните.

— Кого это «других»? — настороженно спросил отец.

— Меня, скажем. Вот и Антон в деревню вернулся. И никуда мы с вами не поедем...

— Это верно, — поддержал сестру Антон. — Выделите нам с Феней долю в хозяйстве и живите как знаете. А мы в колхозе останемся...

Тимофей отодвинул чашку и уставился на сына с дочерью.

— Вот оно что! Вот ты зачем домой заявился!.. Раздела требуешь!..

Побагровев, он закричал о том, что не позволит разваливать хозяйство и пускать на ветер добро, которое наживал своим хребтом.

Казалось, назревал скандал, но в разговор вновь вмешался Лощилин:

— Опять вы шумите, Никитич... Долю свою они могут и по закону востребовать. А только зачем вам добро делить? Вы лучше умом пораскиньте да замиритесь с сыном. Парень он передовой, тракторист, заглавная фигура в деревне. Да и вам найдется красное место в артели.

— Какое такое красное место? — удивился Осьмухин.

— Ну, скажем, бригадиром вас могут поставить или завхозом. Человек вы с головой, грамотный, землю понимаете. Вот и будете с сынком первыми хозяевами в артели...

— Да зовут его давно в бригадиры, зовут, — вмешалась в разговор Феня. — А он упрямится, как невеста на выданье...

— Упрямство да обиды — плохие советчики, — продолжал Лощилин. — Только голову мутят. Вы, Тимофей Никитич, с сына пример берите.

Разговор затянулся. Старший Осьмухин больше не шумел, не скандалил, а, склонив голову, молчаливо слушал увещевания Лощилина.

— Ну, вот и миритесь на здоровье, — предложил механик Тимофею и Антону. — И делить вам ничего не потребуется.

— И впрямь, Антон, живи ты с нами, — обратилась к сыну Матрена.

Антон помялся, покосился на отца, на мать и, словив на себе взгляд Лощилина, невнятно буркнул:

— А мне где ни жить...

— Может, и вы у нас поселитесь, — пригласила Лощилина Матрена. — Я вам и сварю и постираю.

— Спасибо, — поблагодарил механик. — Я думаю к Ширяеву на квартиру устроиться. У него, говорят, попросторнее...

С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ

В тот же вечер Антон проводил Лощилина к Ширяевым.

В просторной, хорошо протопленной горнице было чисто, уютно. Пол застелен тряпичными половичками, на подоконниках — горшки с геранью, на стене в рамках под стеклом фотографии членов семьи, вырезанный из журнала портрет Карла Маркса и пожухлые от времени агрономические плакаты.

Нацепив на нос очки в железной оправе, хозяин дома, Павел Трофимович Ширяев, сидел за столом и читал газету. Его дочь, Любка, склонившись над ящиком детекторного приемника и прижав к ушам черные наушники, слушала радио.

— Видали, квартирка какая, — шепнул Лощилину Антон. — Прямо-таки изба-читальня, культурный очаг... — И он довольно развязно обратился к Ширяеву: — Павлу Трофимовичу, наше вам... Говорят, комнату сдаете... Я вам хорошего жильца привел.

Павел Трофимович отложил газету и поверх очков покосился на механика.