Том 1

А еще Степа сообщал, что в ближайшее время в Кольцовке будет создана своя машинно-тракторная станция и при ней откроются курсы трактористов. Он советовал Нюше не зевать и добиться от правления, чтобы на курсы направили побольше комсомольцев. «Думаю, что место на курсах найдется и девчатам, — писал Степа. — Надо вам только быть позубастее. Я уже купил для вас учебник по тракторному делу и сегодня высылаю почтой».

«Ага... не забыл все-таки нас», — обрадовалась Нюша.

В конце письма стояла подпись: «С комсомольско-товарищеским приветом. С. Ковшов».

Нюшка повертела письмо в руках, заглянула на оборотную сторону, пошарила в конверте — неужели Степа так ничего больше и не написал ей? Но конверт был пуст, а оборотная сторона письма чиста. И ей стало грустно.

«Сухарь, железяка, — подумала Нюша. — Слов ему жалко».

А насчет МТС Степа не ошибся.

Вскоре в Кольцовку приехали землеустроители из района. В стороне от деревни, за старыми завалившимися овинами, они отмерили участок земли для усадьбы МТС и остолбили его.

Потом из города пришли две грузовые машины с рабочими. Машины стали подвозить кирпич, бревна, а рабочие принялись строить помещение для конторы и мастерской.

Приезжие люди жили пока на квартирах у колхозников, а директор МТС со своими помощниками обосновался в правлении артели.

Не было только тракторов. Но они должны были прийти в самое ближайшее время своим ходом.

Как-то раз в полдень на конюшню прибежал Ленька и сообщил, что к Кольцовке приближаются тракторы.

— Уже? Так скоро? А сколько их? — спросила Нюша.

— Больше дюжины. Слышишь, как ревут?

Нюша закрыла ворота конюшни и вслед за братишкой побежала к околице деревни.

Колонна колесных тракторов с ровным басовитым гудением уже вступала в деревню. Крепкогрудые, маслянистые, покрашенные в защитный цвет машины неторопливо миновали хлипкий мостик через речку, без особых усилий поднялись на пригорок, попыхивая синим дымком, и тронулись вдоль улицы.

Клыкастые задние колеса оставляли на дороге глубокие следы, раскалывали темный заледеневший снег. От машины несло теплом, разогретым маслом.

Первые пять или шесть тракторов везли за собой автомобильные прицепы, нагруженные плугами, сеялками, дисковыми боронами, какими-то ящиками и тюками. Остальные машины тянули новенькие зеленые вагончики с окнами и дверьми.

Встречать тракторную колонну высыпала вся деревня.

Мальчишки бежали рядом с машинами, восторженно что-то вопили, хватались за крылья и умоляли трактористов прокатить их.

Девчата махали трактористам руками, парни провожали их ревнивыми взглядами и, наверное, завистливо думали о том, почему не они, а какие-то чужие люди ведут эти машины.

Пожилые колхозники стояли по сторонам дороги, покачивали головой, и Нюшка слышала, как они переговаривались:

— Да, ничего не скажешь — силушка! Таких чертоломов в борозде не остановишь, как конягу худоребрую...

— Ну, слава тебе!.. Теперь наша землица не запарует. Есть чем ее поднимать!

— Это еще не видно, как они в борозде себя покажут. Железяки все же мертвые, где им землю чуять.

— А трактористы зачем?.. Видал, как они за баранками сидят, словно влитые. Серьезные, похоже, ребята...

— А еще сказывают, после машины хлеб плохо родится и зерно керосином воняет.

— Это уж, кум, побаски с чужого голоса...

— Поживем — увидим!..

— А едут-то как! С жильем, с полным обзаведением. Должно, не в гости, не на постой собрались.

— Иначе и быть не может. Теперь уж прочно на земле осядут.

Нюшка не сводила глаз с тракторов. Так вот они, железные коняги!

С каким волнением встречала она первые машины на селе. Лет пять назад Никита Еремин приобрел в городе четырехконную молотилку. Ее установили в просторной риге, сделали привод, впрягли в него лошадей, и к осени, когда наступило время обмолачивать хлеб, в ереминской риге с пронзительным присвистом завыл молотильный барабан. Нюшка часами могла наблюдать, как таинственная пасть молотилки заглатывала сухие ломкие снопы, как с другой стороны машины веером вылетала измятая шелковистая солома и текло теплое бронзовое зерно. Управившись со своим урожаем, Никита Еремин охотно брался молотить хлеб другим односельчанам, отчисляя с каждого пуда обмолоченного зерна в свою пользу по пять фунтов.

«Хороша Маша, да не наша, — говорили мужики про ереминскую молотилку, — очень уж у нее хайло прожорливое!» И они предпочитали молотить хлеб по старинке — тяжелыми деревянными цепами.

Потом разбогатевший Илья Ковшов завел жатку-лобогрейку. В нее впрягали пару лошадей, и лобогрейка, мерно помахивая крыльями, словно огромная птица, с мягким стрекотанием двигалась по полю, низко, под корень, подрезала стебли ржи и собирала их в аккуратные снопы. Ковшов оказался не добрее Еремина — с сотни снопов он брал себе за услуги десять. Мужики и бабы с завистью посматривали на спорую машину и продолжали жать хлеб серпами.

«А теперь и машина посильнее, и Еремина с Ковшовым нету. Как-то оно пойдет все?» — думала Нюша.