Том 1

Ну, конечно, теперь вы будете говорить, что сам человек не в силах выкинуть себя из круга жизни, что энергии ему на это дело не хватит и что за волосы не вытащишь себя из болота. Толчок внешний нужен, приложение чьей-то воли для преодоления центростремительной силы. Заработал ваш инженерный ум, захимичило сердце администратора! Так чья же, по-вашему, Воля дала поджопника внуку и выпал он из вращения?… Сатана вполне вас устраивает как рабочая гипотеза. И вызови я его сейчас сюда как свидетеля повесткой по делу гражданина Гурова, вы наброситесь на свидетеля, гражданина Асмодеева Черта Сатаниныча, с кулаками и станете вопить, что это он один во всем виноват? Он вас подготовил, науськал, подбил, насулил, споил, сбил, совратил?

Правильно я вас понял, гражданин Гуров?… Несколько упрощенно, но правильно. Какое спокойствие разливается в вас. А недавно рыдал, как крокодил, на хрустальном подносе. Вы только посмотрите, какое спокойствие, какая благость разливаются в этом человеке! Рябов!… Давай сюда врачиху, тащи сюда! Я покажу вам нечто замечательное, случающееся часто, наблюдаемое на каждом шагу, невероятное зрелище воинствующего безбожника, поверившего в Сатану из-за желания отвертеться от личной ответственности и снять с себя вину! Поверил! Поверил!… Поверил в чужую волю, в надличную силу, в насилие над собой!

Стоп, Рябов!… Отставить!… Подсудимый улыбается! Он пересел со своей черной скамьи на свидетельскую серую с жидкой продрисью. Скоро он выйдет на свободу, поканает в пивную, порезвится с подружками, пересчитает притыренные камешки, поруководит мясной промышленностью и вернется сюда на следующее заседание чисто выбритым боровком, в джинсовом фирменном костюме, элегантно подчеркивающем благодушное отношение благородной седины к прошедшей порочной молодости.

Так я вас понял!… Не совсем, но что-то в моем понимании есть?… Я вам не верю! Эмоционально, простите за выражение, вы ведете себя как блядь и подлец, удачно переложивший вину с себя на другого, воспользовавшись легковерностью, возможно, подкупленностью судей, но не как злодей, раскаявшийся, чувствующий очистительную муку и жаждущий поэтому еще большего очищения, больших мук, вплоть до наказания смертью.

Вот как обстоит дело. И рано вы начали благодушествовать. Рано.

Знаете, чем я вас сейчас огорошу, гражданин Гуров, желающий перемахнуть через барьер подсудности и попромышлять как свидетель на собственном процессе?… Вы утверждаете, если я не ошибаюсь, что вас Лукавый попутал. А Лукавый-то, а Сатана не над вами, не под землей, в горячем своем цеху, не в морозище высей, не в скучном пиджачке и мятых брючках посетителя, явившегося к вам на бешеной кляче белой горячки. Он – в вас… И вам никуда от него не деться, сколько бы вы ни хохотали, как младенец, который считает простейшее объяснение какого-либо явления недопустимо чудесным и сказочным, а ужасную фантастическую ложь, наоборот, простым и понятным. Младенец и не ведает до поры до времени, что чушь устраивала его в тот момент именно своим бессилием помочь уразуметь, скажем, очевидную и эмпирически приятную для взрослого простоту механики деторождения…

Похихикайте, посмейтесь. Смех ваш не светел и не наивен, не весел он и не чист. В вас – Сатана! В вас самом – Дьявол!… И во мне он – тоже, успокойтесь! Он – в каждом! Да!… Даже в святых он мельтешит, по их же признаниям и свидетельствам… Где моя папочка?… Вот моя папочка!… Какой еще у вас вопрос?…

Человеческий внук продолжает вас беспокоить… Просите пояснить: зачем создавать Сатане советскую действительность, если он и так шнуруется в каждом? Хорошо. Сейчас я вспомню и повторю… Дело в том, что в естественной атмосфере бытия черту неимоверно трудно бороться с Божественным в человеке и почти непобедима Совесть, то есть сопротивление Души всем попыткам Дьявола отлучить ее от реальности.

Отдельных побед Дьявола над Совестью хоть пруд пруди, им нет числа ежесекундно. Бывает, человек на дню раз двадцать ручки кверху поднимает, сдаваясь Дьяволу, признавая его победу, формулируя и чувствуя ее как Грех, но на двадцать первом разе вдруг, на удивление Сатане, засовестится человек, шарахнет стакан водяры, расплачется в самый иногда неподходящий и оттого особенно обескураживающий Дьявола момент. Расплачется или разгневается на себя человек, перекрестится, раскается и помолится, если он верует, признает свою дурь, покраснеет, забеспокоится, исправит содеянное, затаит мечту о прощении, взбодрится, почуяв возможность стать лучше. Бодрость такая часто стимулирует совершение новой какой-нибудь гадости, ибо, даруя свежесть всем силам тела и души, отделяет человека на неопределенное время от возможности стать лучше.

Бывает, наломав дров, существует человек недели три в состоянии обиды и не ведает, к чему или к кому ее отнести, но, только обратив взгляд на себя, радуется, как счастливой находке, открывшейся в заключенной в нем самом причине обиды на ближнего, мир и Бога. Встречал я таких людей. Отказывались они, бывало, усовестившись, от ложных показаний, хотя их за это нещадно карали.