Том 1

— Ничего подобного! Я чувствую глубокую симпатию к леди Фалклэнд, чисто дружескую симпатию. Леди Фалклэнд очаровательна, добра, проста и, если не ошибаюсь, очень несчастна…

— Нет, вы не ошибаетесь, к сожалению. Ну, хорошо, пусть вы не влюблены в нее, это хорошо. Так постарайтесь же и не влюбиться!

— Не бойтесь. Однако… я спрашиваю из простого любопытства, отчего эта возможность кажется вам такой нежелательной?

— Оттого, что, как вы это заметили, Мария уже достаточно несчастлива и ей не нужно новых поводов для страданий. Если б вы ее полюбили, вы доставили бы ей неприятности и мучения… Не говорите «нет»: я слишком стара для того, чтобы не знать, что такое любовь. Да, вы ей сделали бы зло. Ну, а этим достаточно занимаются ее негодяй-муж, ее змея-кузина, ее беби, неблагодарный уже с пеленок, Чернович и все другие… Можно вполне обойтись без вас!

Госпожа Эризиан выпаливает все это с необычайным пылом. Мне это нравится: я люблю людей, умеющих любить своих друзей.

— Будьте покойны, сударыня: я не причиню страданий леди Фалклэнд ни тем способом, которого вы опасаетесь, ни каким-либо другим. Но по поводу леди Фалклэнд разрешите мне загадку, которая меня сильно занимает. Я вполне понимаю, что не очень-то весело быть женою сэра Арчибальда; но я никак не могу постичь, как могло случиться, что, будучи его женою, можно бояться перестать ею быть… Да, судя по слухам, муж намерен дать леди Фалклэнд развод, по которому у нее отнимут сына. Я очень плохо знаю английские законы. Но я не могу допустить, что этот закон может отнять ребенка у матери без всяких причин. И в данном случае…

— И в данном случае сэр Арчибальд, надменный, как павлин, и баронет до конца ногтей, не потерпит, чтобы его разлучили с сыном, наследником его имени. Он всеми силами постарается добиться развода, и так, чтобы он был разводом по вине жены. Развода он добьется, потому что сэр Арчибальд всемогущ и очень хитер, хотя этого не скажешь по его наружности. Марна, конечно, могла бы защищаться, но при условии нападения с ее стороны: она должна была бы шпионить, проследить его, установить измену при свидетелях и самой потребовать развода. Это вовсе не так уж трудно, и клянусь вам, что на ее месте я бы!.. Но у этой бедняжки нет нужной для этого энергии, или, вернее, ее удерживает особая щепетильность: выслеживать… Фуй! Это чистокровная латинянка: она обременена целой кучей элегантных и пустых предрассудков… И даже для защиты от убийцы она не подняла бы ножа.

— Что делать, сударыня? Мы все таковы. Я тоже латинянин и тоже поступил бы, как она.

— Потому что вы никогда не знали восточных сражений, где все удары — предательские. Вот послушайте: на днях эта безумная Мариа назначила вам свидание в Стамбуле и совершила с вами прогулку вдвоем. И вот достаточно, чтобы один из шпионов ее мужа застал вас обоих у кладбищенской стены — и повод для развода готов.

— Что вы говорите!

— Вы не знаете этой страны! Но я вас предупредила. Вы видите, что вовсе не так трудно сделать зло леди Фалклэнд. Арабаджи, дур!

Кучер останавливается. Мы в Пере, у входа в один из тех крытых пассажей, которые соединяют улицу Кабристан с Главной улицей. Здесь живет мадам Эризиан.

— Приходите когда-нибудь днем, поболтаем. Я всегда дома, у меня очень хороший чай. Вам, цивилизованному, будет интересно взглянуть, как дикарка из Армении справляется с чаем, сливками и сахаром!

— Дикарка довольно утонченная. Сколько веков прошло с тех пор, как ваше племя покинуло свой родной шатер?

— Сколько веков? Моя мать в нем жила, между Эрзерумом и Эрзинджаном. А я в нем родилась и первая из моего племени поселилась в Константинополе. Где научилась французскому языку… Эта метаморфоза совершилась в одно мгновенье. Ведь я говорила вам, что армянки — самые интеллигентные из женщин!

XIX

Октябрь.

Я уже привык к своей полусельской, полугородской жизни, какую я вел в сентябре. Привык к долгим переездам по Босфору, к беспечным часам на ширкет-хаирие или в каике. Теперь, когда покончено с Терапией и Беикосом, у меня есть Стамбул, в котором я могу все это забыть. И право, я забываю.

Стамбул чудесный город забвения. На его маленьких, бесконечных и перепутанных улицах, которые покорили меня с первого же дня, можно на солнце, среди тишины и уединения проникаться каким-то ясным философским настроением, усыпляющим все тревоги и все горести. Если бы судьба, вместо того чтобы обречь меня на однообразие современной жизни, предназначила мне бурную долю героя романа или трагедии, мне кажется, что старый, усталый, изможденный, пресыщенный тревогами и приключениями, я вернулся бы в Стамбул, чтобы отдохнуть и уснуть мирным сном.

Для моих ежедневных занятий достаточно утра: у военного атташе Франции не слишком много работы в Турции, находящейся в полной зависимости от Германии. У меня один только друг в официальном мире — Мехмед-паша, но мы принуждены скрывать эту дружбу. Так или иначе, мы — два шпиона: и шпионим в разных лагерях.