Том 1

Скоро пришел и Л’Эстисак — вторым по счету. Потом явилось странное трио, которым за месяц до того так гордилась Селия: три офицера колониальных войск, которых не могла залучить к себе еще ни одна хозяйка дома: Мадагаскарец, Суданец и Китаец. Все они издавна были знакомы с Рабефом; Китаец даже считал себя обязанным ему жизнью: потому что оба они принимали участие в знаменитой экспедиции на «Баярде», из которой почти одни они и вернулись в живых: великая цу-шуенская чума скосила четырнадцать из их семнадцати спутников. Поэтому, как только доктор, желая сделать приятное той, которая еще не стала его любовницей, пригласил «троих» принять участие в шишурлианских четвергах, первым из них согласился Китаец.

И они, все трое, обещали являться через четверг.

Этот четверг приходился их днем. Они оказались точны, и Рабеф торопливо пошел встречать их, так же торопливо, как он только что встретил Лоеака и Л’Эстисака. Но о Селии не поднималось и вопроса. Лоеак чуял какую-то тайну — это не было ни случайным запозданием, ни простым отсутствием. И в том и в другом случае Рабеф, конечно, извинился бы за свою любовницу, вместо того чтобы хранить столь многозначительное молчание.

Впрочем, разговор был очень непринужденным, каким он бывает всегда между людьми, которые погружены в свои думы, но не хотят, чтобы это заметили другие. Сначала использовали все самые обычные темы; не по сезону долго затянувшийся дождь; холод, как будто не замечавший приближения весны. Тут кто-то похвалил мирную тишину Тулона во время отсутствия эскадры и пожаловался, что сейчас, по возвращении из залива четырех дивизий, город запружен офицерами и матросами — и стал невыносимо шумен. Тогда Рабеф замолчал. И чуть не воцарилось молчание. Но один из «троих» очень кстати стал рассказывать одну из своих историй — историю о далеких странах, где все «трое» оставили свои души и сердца. Все стали слушать. Говорил Китаец. И на четверть часа всем им удалось оставить Тулон, оставить и Францию, и Европу и, перелетев через океаны, увидеть чудесную реку, на берегах которой построили свои жилища двести миллионов людей. Из которых ни один не думает так, как думаем мы.

Все слушали его, как вдруг еще раз прозвенел колокольчик у входа. Лоеак подумал, что это Селия. Но это оказались Мандаринша и Доре; их приход прервал рассказ Китайца.

Доре сразу набросилась с комплиментами на Рабефа:

— Дорогой мой доктор, я только что восхищалась двумя совсем новенькими и нарядными велосипедами, которые стоят у вас в передней. Держу пари, что это опять подарок вашей жене. Ну, вы действительно щедрый человек.

Рабеф небрежно отмахнулся. Но маркиза настаивала:

— Да, да! Таких любовников, как вы, больше не бывает. Она сказала мне на ушко и под страшным секретом, что ей очень хотелось бы уметь кататься на велосипеде. Не могу представить, как вы ухитрились догадаться об этом. Кстати, где она сама, счастливая синьора? Надеюсь, не пошла освежиться на террасу под этаким дождем? И я, и Мандаринша чуть-чуть не утонули, пока добежали к вам от трамвая.

Рабеф помедлил, пока Мандаринша не разложила за уже приготовленной ширмой ларец со своим куревом. И сказал:

— Селии нет здесь сегодня вечером. Извините и ее, и меня: сегодня я один принимаю вас всех.

— Нет здесь?.. Где же она?

Маркиза в изумлении осмотрела всю комнату, а Мандаринша, бросив и ларец, и циновку, быстро появилась в гостиной.

Тогда Рабеф решился все объяснить. И начал очень спокойным тоном:

— Селия уехала вчера перед обедом, даже не предупредив меня. Но я совсем не волнуюсь. Соседи сочли нужным поставить меня в известность о том, что она уехала не одна.

Доре ударила себя по лбу.

— Пейрас!

Рабеф кивнул:

— Пейрас!

Потом сказал еще спокойнее:

— Впрочем, это не имеет никакого значения. Хотите выпить портвейна перед чаем?

И стал наполнять рюмки, стоявшие на круглом столике. Лоеак передал первые две рюмки дамам. Потом повернулся к Рабефу:

— Не имеет никакого значения?.. Как вы это понимаете?

Рабеф сразу же ответил ему:

— Никакого значения, оттого что случится одно из двух: либо Пейрас оставит у себя эту молодую особу, и в этом случае все обстоит благополучно, так как это то, чего она всегда в глубине души желала; либо они расстанутся, и она вернется. В этом случае все обстоит столь же благополучно, быть может, даже более благополучно.

Л’Эстисак подошел к Рабефу и положил руку ему на плечо:

— Ну а как же вы, старина?

— Я? — спросил доктор все тем же спокойным тоном. — Я?.. Ну, это имеет еще меньше значения. Китаец, друг мой! Ведь вы начали нам такой интересный рассказ.

Китаец послушно склонился, как вдруг произошло новое событие: Мандаринша, все время стоявшая посреди гостиной, не вернулась на свою циновку; Лоеак, который смотрел на нее все время, с удивлением вдруг увидел, что она открыла маленькую коробочку, висевшую у нее на шнурке, вынула оттуда крупную коричневатую пилюлю и раздавила ее в чайной ложечке.

— Что вы делаете? — спросил он.

— Хочу проглотить вот эту пилюлю, оттого что сегодня вечером мне будет некогда курить.