Том 1

Ты вышел из-за решетки тюремной.
Ты вышел.
              Вы вместе. И жена твоя беременна.
Взяв тебя под руку,
Она гуляет с тобой
По кварталу.
И легко,
            словно даже
                              и не устала,
Несет свою священную тяжесть.
Ты горд собой
                    и ею горд.
Вечерний город
Остывает,
              как будто пальцы ребенка озябли,
И кажется, надо
Взять и согреть в ладонях эту прохладу.
Коты квартала
                    у дверей мясной сошлись, как поклонники.
А на втором этаже,
                     грудью на подоконнике,
Жена мясника,
               завитая,
                         скучая и тая,
Вечера созерцает картину.
Небо чисто.
               Как раз там, где его середина,
Первая вечерняя звезда
Блестит,
           как налитая в стакан вода.
В этом году бабье лето.
Абрикосы уже пожелтели,
А инжир еще зелен.
Дочь молочника Георгия
                                  с наборщиком Ахметом
Вышли гулять,
                    и в тени
                               пальцы их сплетены,
И ты видишь это.
В бакалейной лавчонке Сурена
             загорелись огни.
Он армянской резни
                             не забыл.
Он убийцам отца
            не простит до конца,
                                     до смертной черты.
Но он любит тебя,
                        потому что и ты
Не простил тех, кто помог
На лбу Турции
                    выжечь это клеймо.
Все чахоточные квартала,
                                    те, что уже не встают,
Смотрят на вечер сквозь стекла.
В кофейне — пьют,
                         а около
Можно видеть печальную спину
                 безработного сына
                 прачки Фатьмы.
Радио Осман-бея
                        передает вечерние известия,
И ты с женою вместе
                              попадаешь в Корею,
Где желтолицые люди сражаются с белым драконом
И куда
         грязным законом
                                 загнаны
                                            четыре тысячи Ахметов,
Чтобы убивать своих братьев.
Ты багровеешь от гнева,
                                  слушая это,
И от бессилья
                   вернуть их обратно.
И печаль
Не вообще, не чья-то, какая попало,
А именно твоя собственная
Беснуется со связанными руками,
                  как будто жену твою
                  толкнули так, что она упала
При тебе животом на камень.
                  И ребенка уже не будет.
Или как будто тебя опять судят,
И снова в тюрьме,
                         за решеткой,
                                           перед твоими глазами
По суткам
Крестьяне
В жандармских куртках
Бьют просто крестьян.
Свалилась ночь.
                       Пора и домой,
Полицейский автомобиль,
                                    пахнущий тюрьмой,
Дотерпев дотемна,
                          выезжает из-за угла,
                                                       светя на камни.
— Не к нам ли? —
                        шепчет жена.

Час ночи